когда-то дружила. До того, как однажды он проснулся другим человеком, человеком, который считал меня собственностью, тем, кого заботило только то, как его воспринимали.
— Было время, когда ты умоляла меня прикоснуться к тебе, Сэйдж Донахью. Время до Рука, до всего этого. Ты знаешь меня, ты выросла со мной. Я знаю, что мы могли бы быть счастливы, если бы ты просто впустила меня. Позволь мне показать тебе.
Паника охватывает меня, когда он приближается, моя рука пытается вырваться из его хватки, но его она становится только крепче.
— Лучше убери от нее руки, Синклер, — я знаю этот голос. — Пока ты не расплавишь другую сторону лица.
Рук.
Его присутствие — темное облако в этот теплый день, и я удивляюсь, как сильно скучаю по тени. То, как он прислоняется к входу, скрестив руки, бросая вызов моим ожиданиям относительно того, как далеко он готов зайти, чтобы вызвать хаос.
Хотя отец Рука присутствует на большинстве этих собраний, его сын ни разу не показывался среди такой толпы. Он не соответствует тому обществу, в котором они все живут. Тому, в котором жила я.
Я отдергиваю руку от Истона, отступая от него.
— Слышал о твоей аварии, Поджаренный. Надо научиться быть осторожнее с мотоциклами — они сильно нагреваются, — Рук ухмыляется, лишь подливая масла в уже бушующее пламя.
Мое сердце немного подпрыгивает, когда я смотрю на него.
Его серебряная цепочка блестит на солнце, мое внимание приковано к его обнаженной груди, где несколько пуговиц на его рубашке расстегнуты. Татуировки, украшающие его кожу, частично видны, этого достаточно, чтобы я облизала губы, достаточно, чтобы мне захотелось большего.
Он выгибает одну темную бровь, давая мне понять, что прекрасно понимает, что я трахаю его глазами.
Темно-фиолетовая классическая рубашка на его широких плечах, черные брюки в тон подтянутым мышцам бедер — это не то, к чему я привыкла на нем. Но это начинает становиться чем-то, к чему я могу привыкнуть.
— Ой, — дуется Истон. — Все еще ревнуешь, что я трахнул ее первым, или ты все еще расстроен тем, что она здесь, где ей самое место, вместо того, чтобы притворяться с тобой?
Рук отталкивается от дверного косяка, двигаясь в пространство, заполняя комнату своим присутствием. Я не скучаю по тому, как Истон отступает назад.
— Вот в чем ты ошибаешься, Синклер, — говорит он. — Ей никогда не приходилось притворяться, что ей что-то нравится со мной.
Его бунт причиняет мне боль.
Ему всю жизнь говорили, что он дьявол. Это была роль, которую он принял, та, которая могла защитить его от боли и остального мира. Он всегда будет таким; это никогда не изменится.
И я научусь принимать демонов внутри него.
Однако это не значит, что он не способен на большее.
Истон поворачивается ко мне.
— Это та жизнь, которую ты хочешь? Трущобы? Это? Быть изгоем? Я знаю, ты не хочешь этого для себя, Сэйдж. Выбери меня, ты знаешь, что я прав. Если ты выберешь меня, все твои проблемы исчезнут, но, если ты пойдешь с ним, я не могу гарантировать, что ты не попадешь под перекрестный огонь.
С тех пор, как я вернулась, мне говорили, что я впала в немилость. Как я стала кем-то совершенно другой, чем была раньше. Но я думаю, это потому, что я становлюсь той, кем всегда должна была быть.
И я хочу сделать это, стоя рядом с человеком, с которым мне всегда суждено было быть.
Этот момент — моя вечная проклятая история происхождения. Вместо того, чтобы скрывать это, я впервые публично признаю, чего я хочу. Я показываю ему именно то, что я хочу для себя.
Я тихо прохожу мимо Истона, зная, что моих действий будет достаточно, чтобы дать ему ответ. Я чувствую, как его осуждающие глаза бьют меня, когда я снова изгнана из их самодовольных небес.
Но они не могли сбросить меня с того места, откуда я добровольно спустилась. Не в этот раз.
Я стою рядом с Руком, не зная, что означает мое место рядом с ним, но зная, что я хочу быть там в любом случае.
Я смотрю на него, глаза полыхают адским пламенем, зная, что, если он снова упадет с небес, упадет, как молния, с неба, я стану громом, преследующим его. Я останусь там с ним, в вечном огне, пока его огонь лижет мое тело.
Он мой Люцифер, и мне пора показать ему, что я могу быть его Лилит.
Я никогда ничего не боялся.
Я сказал себе, что, если когда-нибудь возникнет страх, я встречу его лицом к лицу с улыбкой и спичкой.
Но как только на меня накатила капля трепета, я поступил с точностью до наоборот. Я повернулся в другую сторону и побежал.
Я никогда ничего не боялся.
До нее.
— Какого черта ты здесь делаешь?
Дверь бильярдной громко захлопывается за ней, запирая нас внутри пропахшего тиковым деревом помещения. Я слышу треск камина, который нужно затопить, но я проигнорировал его.
— Что я за человек, если позволю тебе прийти на празднование твоего отца без пары? — спрашиваю я в шутку.
— Рук, — ругается она, скрестив руки перед собой в обороне.
Я не планировал появляться.
Но этот страх начал гноиться. Это настолько редкая эмоция, что я узнал ее почти сразу.
Я думал о том, что здесь был ее отец, Истон, все люди, которыми она когда-то окружила себя, как щитом, отвернулись от нее, и я не боялся того, что они сделают с ней. Они слабы. Трусы.
Я нервничал из-за того, что она могла с ними сделать.
Что случилось бы, если бы ее отец зашел слишком далеко, если бы Истон продолжил то, что, как я знаю, он хотел сделать в той комнате? Я знаю, какие приливные волны эмоций захлестывают ее, как много ее терпения испытывается здесь. Достаточно одного крошечного кремня, и она превратится в неудержимый лесной пожар.
Сжигая все и вся на своем пути.
Я чувствую это.
Ее гнев. Ее надломленное самообладание. Ее отчаяние.
Поэтому я подумал, что может быть лучше, чтобы подпитать враждебность внутри нее, чем дать ей именно то, чего она жаждет.
— Есть кое-что, что я должен тебе сказать. Несколько вещей.
