сейчас живу не в Аддис-Абебе, а довольно далеко от нее, тебе будет сложно меня найти. Ты же наверняка сейчас там?
— Да, но ты скажи, куда мне стоит приехать…
— Лучше всего встретиться в Семере, туда есть прямой рейс, ты узнаешь. Я раз в неделю езжу в этот город к родным, давай там заодно и пересечемся. Только пораньше: в округе плохо с электричеством и мне не хочется потом вести машину в темноте.
Они договорились о дне и времени. Айвар, конечно, был удивлен этим неожиданным звонком и не представлял, что важного ему может поведать эта давно и безнадежно чужая женщина, но в то же время предполагал, что для нее предмет разговора действительно почему-то представляется важным. И по старой привычке понимать и выслушивать других Айвар, иронично подумав: «Да, Теклай, ты неисправим», согласился на него.
Нерина Ким прибыла в Семерский аэропорт в полдень по местному времени, с людьми, которые согласились проводить ее за определенную сумму. Она приехала в Эфиопию первый раз за двенадцать лет, успев выучиться на социолога и антрополога и поработать в социологическом центре Академии наук, а также написать немало статей для журналов «История и современность» и «Власть».
Любимой темой для Нерины оставались связи русских диаспор за рубежом с исторической родиной, их взгляд на Россию и перспектива возврата в нее талантливых людей. Африка не была ее профилем, но исследовательской группе, занимающейся влиянием православия на динамику развития общества, требовался обозреватель из Петербурга, способный написать актуальный и резонансный материал. Целью группы на данный момент были Аддис-Абеба и Лалибела, основное ядро христианства в Эфиопии.
Научные руководители Нерины имели связи с этой группой, и когда она узнала о грядущем мероприятии, то выразила горячее желание помочь коллегам. Ее порекомендовали, и кандидатура была принята без особых возражений. И теперь она шла по незнакомому прежде ей городу в одном из беднейших регионов страны, где царило запустение, написанное водянистой серо-бурой краской и созвучное тому, что творилось в ее душе.
Нерина сильно изменилась — длинные локоны сменила типичная стрижка дамы, панически боящейся старения, исчез ее блуждающий взгляд, неловкие улыбки и не всегда понятный смех. Теперь она ровно и лояльно держалась со всеми в рамках должной субординации, и прежде живое лицо, и жалкое, и притягательное, выглядело замороженным.
Но обстоятельства, которые подтолкнули Нерину к поездке, удивительно походили на прежние, когда она так же поехала в Африку не столько от тяги к познаниям, сколько из желания убежать от себя. И снова подтолкнул ее к этому Костя, теперь уже Константин Сергеевич Ким и ее законный муж.
Чтобы прояснить, как это все случилось, следует на некоторое время возвратиться в Санкт-Петербург и оглянуться на события, происшедшие вне поля зрения и интереса Айвара, но странным образом связанные с ним.
Нерина не могла никому признаться, что в ту ночь ее толкнуло к Айвару не только отчаяние, но и любопытство. Ей очень хотелось проверить себя: вдруг она все же почувствует то, о чем пишут в тех самых романах, поймет, в чем таинственная ценность секса помимо зачатия? А тут повстречался добрый, деликатный, уступчивый парень, которому в крайнем случае можно просто заплатить.
И на какой-то миг ей показалось, что она нащупала эту ценность: когда тело остается безразличным или даже болит, душа упивается эстетической красотой и пьянящим чувством запретности. Поэтому она не жалела об этом знакомстве, надеясь сохранить о нем добрую память.
А потом роковой разговор с сокурсницей натолкнул Нерину на мысль о браке. Она решила, что Айвар идеально годится на роль мужчины ее мечты, — одинокий, мечтательный, сдержанный в интиме и внешне похожий на те образы, которые возникали в уме от любимых ею произведений Серебряного века. Такое любой атеист счел бы за божий промысел, как размышляла Нерина, и то, что между ними не было любви, ее не смущало. Точнее, девушка была уверена, что люди лукаво называют любовью именно практическое соответствие своему идеалу.
Но в России аромат декадентского приключения быстро выдохся, а Айвар стал современным, уверенным в себе человеком европейского воспитания, который залечил раны и хотел просто и по-земному радоваться жизни. И главное, ждал от нее того же, намекал, а то и говорил прямо, что пора уже расти, а не лелеять свои комплексы, обиды и страхи. Это задевало ее самолюбие и все чаще наводило на мысль, что ей, в общем-то, не так уж скверно жилось и без Айвара. К тому же, Костя до обидного быстро отступил (про его визит к клубу и загадочную посылку Айвар, конечно, Нерине не рассказал), и это значительно ослабило концентрацию романтики и адреналина.
Затем обострились и интимные проблемы: боль и дискомфорт, которых Нерина почти не заметила в Африке, когда редкая близость была глотком свободы и экспериментом над собой, а не долгом перед мужем, пусть и будущим. И когда неприязнь Нерины к сексу стала для Айвара очевидной, он уговаривал ее сходить к врачу, обещал составить ей компанию, а потом понял, что этого она как раз и не хочет. «Ну тогда иди одна, и можешь даже ничего мне не рассказывать, если тебе неловко, но только сходи и выполни все указания!» — настаивал молодой человек.
Айвар не знал, что согласно материнской науке жалость и забота мужчины считалась для Нерины чем-то страшным, будто ставила на женщине клеймо непригодности. Так его снова подвела собственная доброта, но поначалу Нерина надеялась расстаться по-хорошему и хотя бы помочь ему с видом на жительство, чтобы они сохранили дружбу.
Однако здесь уже вступил Андрей Петрович, который не желал видеть этого сомнительного эфиопа в Петербурге ни в каком качестве и после скандала с наркотиками отбросил всякие церемонии.
— Ты себя на помойке нашла, Нерина? — воскликнул он. — Чем он тебя обворожил? Тем, что выслушал? Что кофе с конфетами дал? Что не взял денег за услуги? Ну так он же рассчитывал получить гораздо больше! Да я все могу понять, но нельзя же быть такой доверчивой! Тащить его в наш дом, сажать за наш стол, чтобы мы его кормили со своего очага! Ты хоть понимаешь, что он прежде мог трогать этим ртом, в который ты его еще и целуешь у нас на глазах?!
— Надеюсь, ты не обольщался, что у твоего любимого Костика я была первой женщиной? — устало отозвалась дочь.
Андрей Петрович, конечно, так не думал, и положа руку на сердце, вряд ли смог бы толком объяснить, почему это
