Леша так разволновался, что запнулся в коридоре о хозяйственную тележку и уронил стоявшую на ней железную кастрюлю на пол.
Привлеченная диким грохотом, разбудившим все отделение, из процедурного кабинета выглянула сонная медсестра и проворчала:
— Белкин, иди спать. Шляешься тут, как тень отца Гамлета, пугаешь других больных. Не спится тебе — сейчас укол сонного поставлю.
Леша обреченно побрел в палату.
Он еще долго ворочался на кровати и уснул только под утро. И приснился ему прекрасный, лучше не бывает, сон: будто бы он стоит за своей стойкой в «Экипаже», а кофеварка у него огромная — величиной с корабль! И вот он варит-варит кофе, кофейная река вытекает на улицу, по ней на лодках плывут люди, а река эта впадает в Фонтанку, ну чудеса!
— Белкин, как вы себя чувствуете? — раздалось вдруг с соседней лодки.
Леша блаженно улыбнулся и сказал:
— Хорошо-о-о…
Последнее «о-о-о» он прохрипел, просыпаясь.
Открыв глаза, Леша увидел склонившегося над ним лечащего врача. Мгновенно включившись в реальность и вновь почувствовав себя заброшенным Робинзоном, Леша схватил доктора за руку и жарко зашептал:
— Пожалуйста, выпишите меня, я вас очень прошу, мне, правда, надо!
— Возможно, через пару дней мы вернемся к этому разговору, — пообещал доктор.
— Мне надо сейчас, — взмолился Леша, — понимаете, там без меня все может сломаться! «Экипаж» к праздникам не подготовят, а главное, она может уехать!
— Да кто «она»? — не понял доктор.
— Да есть там одна, дурная, — отмахнулся Леша, — выпишите, а?
Белкин, не мигая, смотрел на врача, словно бы речь сейчас шла о его жизни и смерти — так осужденный просит о пощаде.
Врач нахмурился:
— Завтра сделаем контрольный рентген, посмотрим кровь, и если все будет нормально, то через пару дней…
Леша схватился за голову — еще ждать, сколько можно ждать!
Обход закончился, в отделении воцарилась обычная смертная скука.
Леша глянул на себя в зеркало — рожа, которую он там встретил, наверное, ни у кого не вызывала желания общаться с ее обладателем. Видок у него сейчас, конечно, закачаешься — худой, небритый, всклокоченный. Неужели когда-то он старался быть модным, отчаянно следил за собой? А, плевать, на свете есть вещи и поважнее внешности и прикида.
Леша подошел к окну, поглядел на белый (в прямом смысле, белый от снега) свет с такой тоской, словно бы он смотрел на волю из-за решетки.
Мне нужно на волю — много дел, понимаете, у меня там много дел. Мне надо увидеть Тею и… покончить, наконец, с этим детским садом. Хватит подтрунивать над ней, скрывать любовь за иронией и шуточками из страха быть отвергнутым, ненужным, из страха услышать ее презрительный смех. Надо просто сказать ей, как сильно он ее любит, как она ему дорога, не сомневаясь и не боясь.
Он взял в руки телефон, чтобы позвонить Теоне прямо сейчас, но тот разрядился, да и не говорят такие вещи по телефону. Леша вдруг рассердился сам на себя.
— Да ну к хренам собачьим! — выпалил он излюбленную фразу деда Василия Белкина, а потом кинул в рюкзак разрядившийся телефон, блокнот с оленями и кофейный справочник.
Я домой, домой!
На прощание он нацарапал записку, в которой написал, что добровольно уходит из больницы, отказываясь от лечения, и что лечащий доктор ни в чем не виноват. Леша оставил записку на посту медсестры, спустился вниз, проскользнул мимо сердитой старушки в приемном покое, взглянувшей на него с подозрением, и сбежал из больницы.
Выйдя за больничную ограду, он с наслаждением втянул морозный воздух. Какое же это счастье — выйти на свободу, задышать полной грудью: я живой, живой! и зачерпнуть снег в ладони, протереть им горячее лицо, остудить.
А теперь можно идти домой. И Леша пошел в «Экипаж».
КНИГА 2. ЧАСТЬ 3. ГЛАВА 15
ГЛАВА 15
АНГЕЛ В ОКНЕ
Теона кричала под окнами Лешиной палаты, однако Белкин не показывался. Она несколько раз позвонила ему на мобильный телефон, но связи не было.
«Да что с ним такое?!» — забеспокоилась Теона. Она еще покричала, но и сейчас никто не подошел к окну. Ей стало не по себе: «Лешка, ну, где же ты?» А вдруг у него случилось осложнение, и Белкин того… отчалил с концами? Она метнулась к приемному покою. До времени посещений оставалось полчаса, и дверь была закрыта. Теона отчаянно в нее заколотилась и закричала, чтобы ей открыли.
Наконец дверь приоткрылась, и недовольная старушка спросила:
— Чего орешь, заполошная?
— Белкин где? — еще громче закричала Теона, уже совершенно не владея собой.
Старушка поморщилась:
— Мелкий такой, шебутной? Ушел он.
— Куда ушел? — обомлела Теона.
Дежурная пожала плечами:
— Ушел и все. Нет его. И не ори. Сбежал твой Белкин, выписки не дождался, приличный человек разве так сделает? Еще проверить надо — не стащил ли чего! Полотенец после таких потом не досчитаешься. Один вон недавно графин свистнул, ну не гад ли?
Теона развернулась и нырнула обратно в метель.
Она неслась по улицам, как ракета, на бегу обдумывая план действий — сейчас в «Экипаж» к Манане с Никитой, найти Данилу, сказать им, что Леша пропал, и начнем его искать.
Теона влетела в «Экипаж», словно за ней по пятам неслась стая разбойников. В кофейне в этот час было многолюдно и шумно; Никита сновал между столиками, разнося напитки, Манана гордо несла поднос со свежей, прямо из печи, выпечкой, а за барной стойкой, как за штурвалом, стоял усталый, немного потрепанный в дальнем плавании капитан Леша Белкин и варил кофе.
Теона уже собиралась крикнуть Никите, что надо бежать на поиски Белкина, но вдруг увидела Лешу и замерла. Бледный, осунувшийся Леша поднял голову и встретился с ней глазами.
Она судорожно вздохнула, села за столик Ники у окна и заплакала. Какой же ты дурак, Белкин, я так испугалась…
Леша подошел, опустился перед ней на колени и прижался лицом к ее коленям.
Теона, уже не плача, а улыбаясь, гладила его волосы.
В кофейне вдруг стало тихо-тихо, стихли разговоры и даже музыка; все молчали, боясь помешать.
В этой абсолютной тишине было разве что слышно, как вьется кофейный дымок.
* * *
Детский дом полным составом ушел в актовый зал на новогоднюю елку. Только Лёня сидел один в своей комнате и механически, без особых эмоций и интереса, катал паровоз, подаренный Линой. Впрочем, это занятие ему быстро наскучило, и, забросив игрушечную железную дорогу, Лёня подошел к окну, из которого хорошо просматривался двор. За окном валил снег, и дворник с угрюмым лицом махал лопатой (если и есть кто-то, кто не любит снег, то это, понятно, дворники). Лицо у Лёни тоже было угрюмое — с самого утра он ждал, что за ним придут Данила с Линой и заберут его домой. Данила ведь обещал, что Новый год они встретят дома, все вместе, а до Нового года остается, как сказала воспитательница, несколько дней.
На самом деле он и вчера их ждал — полночи проторчал у окна; вроде знал, что уж ночью-то никто не придет, но тут дело такое — все понимаешь, но стоишь у окна и стоишь, словно тебя приклеили.
И вот сегодня с утра он опять на своем посту, как дежурный по снегу.
Из актового зала доносились музыка и смех; одиночество, как льдинка, кололо Лёню. Он вдруг заметил, что на подмогу к угрюмому дворнику пришел второй — тоже угрюмый (но зато теперь их было двое — вдвоем-то все веселее, и лопатами они теперь махали бодрее), что на ветке против окна сидело две вороны, а у детдомовского крылечка расположились два местных кота — черно-белый и бело-черный. Все были по парам, а он вот один.
Лёня продолжил развивать этот логический ряд — льдинка уколола сильнее: у Лины теперь есть Данила, а у Данилы — Лина, у отца — водка, и только у него никого нет, есть разве что паровоз, который едет по кругу.
В комнату заглянула директриса:
— Лёня, ты бы шел к ребятам, там Дед Мороз подарки раздает!
— Да ну нафиг, — Лёня упрямо мотнул головой.
