получилось. Он бережно положил руки Натали рядом с ней и уже собирался отстраниться, но помедлил. Лунный свет делал её лицо совершенно иным. И Брендон поймал себя на мысли, что не может от него оторваться. Казалось, сердце стучит в груди, как бешеное. Весь мир вокруг перестал быть ему нужен. Она находилась рядом, у него дома, в его постели, такая близкая, родная его сердцу, и внезапно ему захотелось, чтобы так было каждый день. Ему захотелось каждый день ловить её улыбку. Каждый день иметь возможность прикоснуться к её рукам. Каждый день ощущать на своих губах её вкус. И каждый день тонуть в её неземных глазах. Но ещё больше, чем всего этого, ему хотелось каждый день смотреть на то, как она спит. Смотреть каждую отведенную на это минуту. Всю оставшуюся жизнь. Потому что это было лучшее, что он когда-либо видел.
Натали проснулась от невыносимой, просто дикой жажды. В горле было сухо, словно в пустыне, и даже обильная слюна не помогла исправить положение. Перевернувшись на бок, она непроизвольно сморщилась и застонала, инстинктивно схватившись за голову. Виски и затылок пронзила такая запредельная боль, что терпеть её оказалось самой настоящей мукой. Сказать, что в её памяти зияла огромная черная дыра – ничего не сказать.
Какого черта ей так плохо и почему она ничего об этом не помнит?
Немного уняв боль и кое-как открыв глаза, Натали сморгнула несколько раз, а затем, когда зрение нормализовалось, сморгнула снова. И ещё раз. И ещё. Так. Либо накануне она нехило ударилась головой, и именно поэтому теперь не узнает собственной комнаты, либо это комната не её.
Третьего было не дано.
Приподнявшись на постели, Натали снова схватилась за голову. Поморщилась, стараясь вытерпеть новую волну боли, а затем выдохнула и постаралась сосредоточиться на зияющей черной дыре. Раз. Два. Три. Ощущение было каким-то странным. Комната казалось ей очень знакомой, но кто был её хозяин она понятия не имела. Однако, на этом странности её утра не заканчивались. Сморгнув ещё несколько раз – ну и что, что это совсем не помогало – Натали застонала, когда её взгляд упал на атрибут мебели у двери, а затем, когда она оглядела и себя. Внезапно захотелось вновь схватиться за голову, только на этот раз уже по совсем другой причине. Джинсы, топ и бюстгальтер, которые совершенно точно принадлежали ей – хоть с этим у неё проблем не возникло, свои вещи она узнавала без труда – аккуратно сложенные лежали в чьем-то кресле. На ней же была короткая мужская рубашка, которая едва попу-то прикрывала – мужская (!), в этом у неё тоже сомнений не было – а она даже вспомнить не могла, чья именно. Фантастика! С каждой минутой ей всё легче!
Так. Нужно постараться вспомнить минувший вечер. А лучше и весь день, начиная с самого утра. Хотя, признаться, больше всего её интересовала ночь. И та ошибка, которую она могла совершить.
Голова всё ещё дико болела. Повернувшись, Натали заметила на тумбочке стакан воды и две круглые белые таблетки рядом. Аспирин. Она узнает его из тысячи. Надеясь, что не находится в лапах серийного маньяка, Натали закинула обезболивающее в рот, а затем запила его водой. Горло увлажнилось и перестало ощутимо першить. Стало легче. Хотя бы такой сильной жажды она теперь не ощущала.
А, кстати, почему она её ощущала?
Словно, отвечая на её немой вопрос, в голове начали поочередно возникать знакомые картинки. Клуб. Коктейль. Ещё один. И ещё… Теперь хотя бы стало ясно, почему она чувствовала себя настолько хреново и до сих пор плохо соображала. Далее в памяти всплыл тот неприятный извращенец репортер. Затем его приглашение, и их танец. Её голова кружится. Он лапает её, затем зовет к себе. Настойчиво зовет, и так же лапает. Обещает, что будущая ночь будет лучшей в её жизни…
– Боже! Нет-нет-нет! – Ахнула Натали, соскакивая с треклятой кровати, на которой, возможно, произошло что-то отвратительное, с испугу даже забывая о боли в висках и затылке. Застонала, хватаясь за голову. Она больше ничего не хотела вспоминать. Ни одной гребаной минуты. Что, если это квартира Питера, и прошедшей ночью она переспала с ним? Что она будет делать? Как будет смотреть на себя после этого? А главное, что скажет Брендону?
Брендон… что теперь он подумает о ней? Ведь она никогда не умела лгать. Да и даже если бы вдруг и попыталась, правда всё равно бы рано или поздно вылезла наружу. И стало бы только хуже. «Всё тайное всегда становится явным» – этому родители учат своих детей с раннего детства. И дурацкое правило, что б его, действительно работало.
Первой мыслью было позвонить. Но Натали вдруг вспомнила, что, направившись в клуб, не взяла с собой мобильник. Вообще ничего не взяла. Она не знала, где находилась, был ли это дом маньяка, и у неё не было ни мобильника, чтобы позвать на помощь, ни денег на обратную дорогу! Паника накрыла её от макушки до самых пят, но, взяв себя в руки, Натали задышала глубже. Почему-то до всего этого она не чувствовала ни опасности, ни волнения. Но теперь…
– Так. Для начала нужно успокоиться. – Вторила себе Натали. – Посмотреть в окно. – Предложила, мотнув головой. – Вдруг, район окажется знакомым. Главное, больше не поддаваться панике.
Выдохнув, она повернулась к окну и, выглянув, на мгновение обомлела. Она знала этот район. Знала безошибочно. И что поразило её ещё больше – знала этот дом, эту квартиру и эту комнату. Подумать только, какая маленькая ниточка порой нужна нашему разуму, чтобы суметь избавиться от зияющего черного пространства и заполнить пустоту. Чтобы всё вспомнить и разложить по полочкам.
В памяти начали вновь мелькать картинки. Стакан с чем-то противным и вязким. А затем резкий, глухой удар, сбивший мерзавца Питера с ног. Его разбитое в кровь лицо. И знакомый силуэт, который она успела увидеть перед тем, как потеряла сознание.
– Вот же дура, – прикрывая глаза, выдохнула Натали, только теперь узнавая знакомый запах, исходивший от рубашки. Его запах. Вот, почему, проснувшись, она не ощущала тревоги. Вот, почему её инстинкты не кричали ей бежать. Потому что всю эту ерунду она надумала себе сама.
Почувствовав себя немножко дурой, Натали закусила губу.
Это ещё хорошо, что она вовремя взяла себя в руки и не стала, к примеру, совершать побег через окно. А ведь могла. Господи, вот позор бы был!
Подумав, что Брендон не будет против, если она воспользуется его ванной,
