— Чаз! С тобой все в порядке?
Из единственной спальни донесся стон. Чаз лежала на смятом сером покрывале: колени подтянуты к груди, лицо бледное.
— Вам Эрон позвонил? — простонала она, увидев Джорджи. Та поспешила к ней.
— Что случилось?
Чаз обхватила колени.
— Неужели он набрался наглости позвонить вам?
— Он волновался. Сказал, что ты больна, и, очевидно, был прав.
— У меня живот болит.
— Живот?
— Да, всего-навсего. Иногда так бывает во время месячных. А теперь уходите.
— Ты принимала что-нибудь?
— Лекарство кончилось, — почти взвыла Чаз. — Оставьте меня в покое. — Она уткнулась лицом в подушку и сказала уже тише: — Пожалуйста.
«Пожалуйста»?
Должно быть, Чаз очень больна.
Джорджи побежала на кухню Брэма, принесла тайленол, заварила чай и все отнесла в квартирку Чаз. По пути в спальню она заметила на журнальном столике раскрытый учебник, пару желтых планшетов и карандаши и улыбнулась, впервые за всю неделю.
— Не могу поверить, что Эрон вам звонил, — повторила Чаз, приняв таблетки. — И вы ехали из самого Малибу, чтобы дать мне тайленол?
— Эрон был очень расстроен.
Джорджи поставила пузырек на тумбочку.
— Ведь ты бы сделала то же самое для меня.
Чаз мигом оживилась:
— Эрон расстроен?
Джорджи кивнула и протянула Чаз чашку горячего сладкого чая.
— Теперь я тебя оставлю.
Чаз с трудом села и взяла чашку.
— Спасибо, — пробормотала она. — Правда спасибо. Я не прикалываюсь.
— Знаю, — кивнула Джорджи, уходя.
Она забрала кое-что из брошенных впопыхах вещей, стараясь даже не смотреть в сторону спальни. Спустившись вниз, она залюбовалась золотистым светом, льющимся в окна. Она любила этот дом, его укромные уголки, его пространство. Любила лимонные деревца в кадках и тибетские покрывала, каминную полку и теплые деревянные полы. Как может человек, создавший такой теплый, добрый дом, иметь пустое, злобное сердце?
И в эту минуту в комнату вошел Брэм.
Его потрясенное лицо ясно показывало, что Джорджи была последним человеком на Земле, которого он ожидал… или хотел увидеть. Лицо самой Джорджи было белым, как мел от усталости и бессонницы, глаза ввалились, но он выглядел идеально — хоть сейчас на обложку «Джи-Кью». Стрижка новая: совсем короткая, как во времена «Скип и Скутер», — и Джорджи могла поклясться, что он сделал маникюр.
— Чаз больна, — коротко пояснила она. — Я приехала посмотреть, что с ней. Сейчас уезжаю.
Расправив плечи, она двинулась к веранде, но не успела коснуться дверной ручки, как Брэм оказался рядом.
— Ни шагу дальше.
— Не устраивай спектаклей, Брэм. У меня на них нет сил.
— Мы актеры. Кому же, как не нам, устраивать спектакли? — Он схватил ее за плечи и повернул к себе: — Я прошел через все это не для того, чтобы ты ушла от меня.
Ярость, которую она, как считала, успела погасить, вспыхнула нестерпимо жгучим пламенем.
— Прошел через что? Через что именно? Посмотри на себя! Чист, аккуратен, красив, подтянут. Да ты наслаждаешься каждой минутой своего существования!
— Вот как ты это видишь?
— Ты продюсируешь и играешь в отличном фильме. Все твои мечты сбылись.
— Не все. Я ранил тебя — главного в своей жизни человека!
Брэм прижал Джорджи к стеклянным дверям.
— И теперь пытаюсь это исправить.
— Каким образом? — презрительно фыркнула она.
Он смотрел на нее. В потемневших глазах отражались все муки истерзанной души — неплохая актерская школа.
— Я люблю тебя, Джорджи.
Перед ее глазами вспыхнул фейерверк.
— С чего это вдруг?
— Потому что люблю. Потому что ты — это ты.
— Выглядишь искренним. И голос — сама искренность, — бросила она, отшвыривая его руку. — Но я не верю ни единому слову.
Кто-то менее циничный мог бы посчитать, что самая настоящая боль стянула уголки его губ.
— То, что случилось тогда на пляже… — начал Брэм. — Я понимаю, как уродливо все это выглядело. И тем не менее в тот день на меня снизошло озарение, которого я не ожидал, но в котором так нуждался.
— Вот это чудо!
— Я знал, что ты не поверишь, и не могу тебя винить. — Он сунул руки в карманы. — Послушай, Джорджи. Мы нашли актрису на роль Элен. Дело сделано. Какие еще скрытые мотивы могут у меня быть?
Больше никаких молчаливых страданий, сопровождавших ее развод с Лансом. Поэтому она выложила все:
— Давай начнем с твоей карьеры. Три с половиной месяца назад я была человеком, готовым на все, лишь бы сохранить свой имидж. Совсем как ты сейчас. Твое сомнительное прошлое встало на пути твоего будущего, и ты использовал меня, чтобы все исправить.
— Это не…
— «Дом на дереве» не единственный твой проект в этой жизни. Скорее первая часть тщательно спланированной стратегии утвердить себя в глазах публики в качестве респектабельного актера и продюсера.
— В честолюбии нет ничего дурного.
— Есть, если ты намерен использовать меня, чтобы получить титул «Господин Надежность».
— Это Голливуд, Джорджи! Земля обетованная для разведенных. Кому, черт возьми, кроме Рори Кин, конечно, интересно, останемся мы семейной парой или нет?!
— Рори Кин! Точно!
— Не думаешь же ты, что я хочу вернуть тебя, чтобы не упасть во мнении Рори?
— А разве нет? Разве не таковы были твои намерения?
— Именно, что были. Но все это кончено. Я более чем счастлив строить карьеру на своей работе, не на своем браке.
Похоже, сердце Джорджи обросло мозолями, потому что она по-прежнему не верила ни единому его слову.
— Ты скажешь все, что угодно, только бы избежать публичного разрыва, но мне осточертело притворяться. Я прикажу Эрону прекратить эти трогательные заявления для прессы. И на этот раз позабочусь о том, чтобы он выполнил мой приказ.
— Черта с два.
Холодный расчет, светившийся в его глазах, сменился упертой решимостью. А потом у него, кажется, поехала крыша. Он больно прижался губами к ее губам, после чего сначала подтолкнул, а потом потащил Джорджи к заднему коридору.
— Ты пойдешь со мной.
Она споткнулась, но он крепко держал ее, не давая упасть.
— Отпусти!
— Я беру тебя на прогулку, — отрезал он.
— Можно подумать, ты предлагаешь что-то новенькое!
— Заткнись.
Он волоком втянул ее в гараж. Нет, грубым он не был, но и нежности особой не наблюдалось.
— Тебе пора понять, как высоко я ценю свою респектабельность.
Сейчас Брэм походил на буйного дикаря из их прошлого.
