растеряна, испугана. Подхожу к ней.
— Давай дадим ему немного времени, — едва слышно говорю.
— Сколько еще? Несколько дней прошло!
— Двадцать минут.
Пускай Влад осознает и привыкнет к мысли, что я могу находиться у него дома. Пускай осознает и привыкнет, что может невзначай столкнуться со мной в коридоре. И что при этом я не просто какой-то дядя. Я папа.
Выждав двадцать минут, я подхожу к двери детской и тихо стучу. В ответ мне — тишина. Через несколько секунд повторяю стук. Потом снова. Через пару минут, когда ответа так и не следует, осторожно опускаю ручку и заглядываю в комнату.
Ребенок сидит за детским столиком. Перед ним альбом, карандаши и фломастеры. Рисует. Конечно, он слышал стук в дверь и боковым зрением видит, что я ее открыл.
— Можно к тебе? — спрашиваю.
Прямое обращение с вопросом все-таки заставляют Влада поднять на меня голову. Глядит с сомнением. Через несколько секунд, видимо, пережив внутреннюю борьбу, одобрительно кивает.
Прохожу в детскую и прикрываю дверь. Опускаюсь на корточки возле Влада, чтобы быть с ним на одном уровне.
— Ненавидишь меня? — спрашиваю с грустной улыбкой.
Отрицательно качает головой. Минус один тяжёлый камень с души.
— Но тебе странно думать, что я могу быть твоим настоящим папой, так ведь?
Согласно кивает.
— Думаешь: «Ну как так? Всегда был один папа, а теперь появился второй. Да еще и настоящий»?
Снова кивает.
— Понимаю тебя. Ситуация у нас и правда фиговая.
Влад отводит глаза к рисункам. На листках бумаги неумелой детской рукой нарисованы автомобили.
— Так ты не только компьютеры любишь, но и машины? — удивленно спрашиваю.
Кивает.
— Какие тебе нравятся?
Я задал вопрос, на которой не получится кивнуть или отрицательно качнуть головой. Придется ответить голосом.
— Как в фильмах про гонки, — тихо говорит.
— Мне тоже такие нравятся, — радостно улыбаюсь, найдя еще одно сходство с сыном. — У моего друга много таких. Хочешь, свожу тебя к нему? У него машины, как в фильме «Форсаж». Знаешь такой фильм?
Снова кивает.
— У моего друга несколько гаражей, и там такие машины. Он их ремонтирует, красит, а потом эти машины участвуют в гонках. И сам он тоже настоящий гонщик.
Влад переводит на меня заинтересованные глазки.
— Как в «Формуле-1»?
— Ага.
Ребенок рассматривает меня, как будто хочет что-то сказать, но не решается. Мне же невыносимо трудно дышать. Для своего родного сына я — чужой. И мне даже страшно представить, какой раздрай творится в его доброй детской душе, как сильно болит его маленькое сердечко.
— Почему вас не было раньше? Где вы были? — спрашивает со справедливым укором.
Горло стянуто колючей проволокой, в легких стекловата. Говорить больно, вдохнуть больно. Но я набираюсь сил, чтобы честно ответить сыну:
— Я был в армии… Я был на войне… Я спасал людей от преступников… Думал, что делаю что-то важное. Но на самом деле единственное важное в моей жизни — ты и твоя мама. Я очень вас люблю.
Влад продолжает смотреть на меня с недоверием.
— Тогда почему вы были не с нами? — снова звучит обвинительно.
— Мы с твоей мамой вместе учились в школе и очень друг друга любили. Но потом злые люди нас разлучили. Знаешь, как злодеи в сказках, которые не дают принцу и принцессе быть вместе?
— Я не люблю такие мультики, — брезгливо морщится. — Но в садике воспитательница иногда включала для девочек.
— Понимаю тебя, я тоже не люблю. Никогда их не смотрел. Но у нас с твоей мамой получилось точно, как в них. Нас разлучили на много лет. А когда мы с твоей мамой снова встретились, я узнал, что есть ты. Но я не знал этого раньше. Все это время, Влад, что меня не было, я просто про тебя не знал.
Последнее предложение произношу с болью и отчаянием. Мне жизненно важно, чтобы сын поверил, что я не бросал его, что меня не просто так не было.
— А если бы вы про меня знали, вы бы были со мной? — спрашивает с надеждой.
— Конечно. Я бы никогда тебя не бросил.
На личике ребенка все еще читается сомнение. Он как будто хочет мне поверить, но боится.
— И теперь я точно никогда тебя не брошу. Я всегда буду рядом, я всегда буду тебе помогать. Я стану для тебя самым лучшим папой в мире. Обещаю. Клянусь.
Я произношу это со всем чувством, каким могу. Мне так важно, чтобы сын поверил, что я не обманываю, что я не исчезну, не уеду, что всегда буду рядом с ним, помогать и любить.
— Влад, ты мне веришь?
Я до ужаса боюсь, что ребенок отрицательно качнет головой. Моя жизнь будет кончена, если это произойдёт. Мне необходимо, как воздух, чтобы сын поверил моим словам.
Владик не сводит с меня темных глазок. Изучает. Думает. Сомневается.
И наконец, едва заметно кивает.
Я будто вынырнул на поверхность со дна океана, где задыхался. Громкий вздох облегчения вырывается из недр груди.
— Можно я тебя обниму?
Снова кивает.
Сгребаю сына в охапку и прижимаю к себе. Влад сначала замирает в объятиях, а потом осторожно обводит ручками мою спину.
— Поэтому я люблю компьютеры? — неуверенно спрашивает. — Потому что вы мой папа?
— Да.
— И я буду в них разбираться так же хорошо, как вы?
— Да, обязательно. Я всему тебя научу.
— И мы еще будем собирать наш компьютер? — робко интересуется.
— Конечно. Мы соберём его до конца.
— Ура, — едва слышно произносит.
— Когда ты захочешь, тогда сразу и продолжим.
— Я уже хочу. Но еще хочу посмотреть на машины, как в гонках.
Отстраняюсь от Влада и заглядываю в его лицо. Ребенок заметно расслабился, что не может не радовать.
— Давай завтра днем поедем смотреть на машины, а потом сразу в наш гараж заканчивать с компьютером?
Влад растягивает губы в улыбке и согласно кивает.
Дима Соболев
Дорога к моему другу-гонщику и любителю высокой скорости Вите занимает больше двух часов, поэтому мы выезжаем утром сразу, как просыпаемся. После Витоса нам же еще ко мне, заканчивать с компьютером.
Настроение у всех хорошее. У меня и Сони, потому что Влад хоть и с опаской,
