— Когда это случилось? — тихо спросила Ливия.
— Полгода назад, в октябре.
— Как он себя чувствует сейчас?
— Хорошо. Но пришлось накладывать ему швы на лице и руках. Останутся шрамы. Если бы ты была дома, он не поранился бы.
Франсуа удрученно тряхнул головой, прижал ладони к стеклу, словно хотел выбраться наружу. Он сердился на себя за то, что не смог сдержать своего волнения. Отчего-то он решил, что его жена больше не имеет над ним власти.
Ливия схватила его за руку, и он удивился ее силе. Она вынудила его повернуться к ней. Было видно, что она очень переживает. Она изменилась в лице, и он ощущал, как напряглось ее тело.
— Я допускаю, что ты ничего не сказал мне, потому что хотел меня наказать, и не сержусь на тебя за это, но я не заслуживаю этого, Франсуа. Если я правильно поняла, это был несчастный случай. Никто из нас не виноват. Невозможно уберечь Карло от всего. Риск будет с ним всегда. Это жизнь. Нельзя жить в постоянном страхе.
— Но он всего лишь ребенок! Он многого не понимает, не может ничего контролировать. Наша обязанность его защищать. Ты безжалостна, Ливия.
«Как же ему объяснить?» — в ужасе подумала она. Она не обладала талантом красноречия, она умела лишь управляться с огнем и светом. Ливия вспомнила о кладбище Сан-Микеле, где совсем ребенком похоронила своих родителей, о людях, вернувшихся с войны фантомами с искалеченной душой, и сказала себе, что среди всех этих руин однажды должен блеснуть лучик надежды.
— Я люблю Карло так же, как и ты, Франсуа. Теперь мне придется жить, зная, что он страдал, а меня не было рядом, чтобы утешить его и ухаживать за ним, но я бы не смогла дать ему больше, чем ты. Если бы с ним случилось несчастье в твое отсутствие, думаешь, я стала бы тебя обвинять?
— Но ты все-таки мать…
— Разве не в этом ты только что меня упрекал? Что я полюбила тебя не как мужчину, а лишь потому, что хотела получить отца для своего ребенка? А ведь я оставила все, что было мне дорого, ради своего сына, и без раздумья сделала бы это еще раз.
Она выдержала паузу, и ее голос стал еще более низким.
— Я понимаю твое смятение, потому что ты слишком долго жил под грузом любви твоей сестры, которая стремилась защитить тебя от внешнего мира. Элиза была одновременно восхитительна и ужасна. Мне вот, например, кажется, что я всю свою жизнь простояла на сильном ветру…
Ее взгляд на несколько мгновений затерялся в глубине холла.
Она отпустила руку мужа и слегка покачнулась. Бог мой, а если бы Карло умер!.. Ее пронзила обжигающая боль.
В ту же секунду она осознала, что не может больше отрицать, что существует сила, которая вела ее по жизни. Пришло время заявить о ней в полный голос, рискуя быть непонятой, отвергнутой, и она даже не предполагала, что это будет так болезненно.
Ливия тряхнула головой.
— Я не могу жить без хрусталя. Карло не нужна бездушная мать, лишенная смысла жизни. Чтобы любить как мать и как женщина, мне необходимо знать, что я собой представляю, я из тех людей, кто не умеет шагать в ногу. Прости, Франсуа, но меня нужно принимать такой, какая я есть, а не такой, какой ты меня себе придумал.
Он обернулся, чтобы посмотреть на нее. Ливия казалась уставшей и уязвимой, но у нее хватало смелости не опускать глаз. Она была такой сложной, такой цельной, такой бесконечно грациозной и не похожей ни на кого. Он понял, что до сих пор действительно любил придуманный им самим образ. В их браке он искал покоя, комфорта, уверенности и успокоения и наивно полагал, что Ливия поладит с Элизой. Он неожиданно понял, что ожидал от своей жены той же защищенности, которую давала ему сестра.
Он снова вспомнил о долгих часах без сна, проведенных у кровати Карло, когда прислушивался к его размеренному дыханию и смотрел, как вздрагивают его веки. Сын венецианки был похож на свою мать, однажды он тоже станет непредсказуемым вихрем. И если Франсуа не хочет потерять их, ему придется научиться предоставлять им свободу и независимость, но хватит ли у него на это сил?
Она стояла перед ним так близко, что он ощущал тепло ее тела; эта женщина была матерью его ребенка, но не только.
— Думаю, мне хотелось бы лучше узнать вас, Ливия Гранди, — прошептал он.
Она недоверчиво всмотрелась в его лицо, одновременно и заинтригованная, и удивленная его реакцией. Затем она подняла руку и погладила его по щеке.
— Мне тоже.
— Ты думаешь, еще не слишком поздно? — неуверенно спросил он.
И тогда она улыбнулась ему своей искренней сияющей улыбкой, которая освещала ее лицо и заставляла блестеть глаза.
— Я поняла, что поздно не бывает никогда.
Элиза расстегнула ремешок часов, и ее запястье вдруг показалось ей незащищенным. Одним пальцем она погладила слегка выпуклый циферблат. Она носила их семь лет, семь долгих лет, целую жизнь… С того дня, как она надела их на руку, кожаный ремешок местами потрескался и надорвался. Она надеялась, что Венсан не будет на нее за это сердиться.
Она положила часы на прикроватный столик. Не поворачивая головы, брат открыл глаза. Его блуждающий взгляд напоминал взгляд новорожденного, который словно видит контуры другого мира за пределами реальности.
— Возвращаю тебе твои часы, Венсан. Ты попросил меня сохранить их до твоего возвращения. Надеюсь, ты не обидишься, но я не стала класть их в ящик шкафа, а решила носить. Я считаю, что так лучше для механизма. Вот они, рядом с тобой.
Он не ответил.
Элиза коснулась его лба, чтобы проверить, нет ли у него жара. Несмотря на то что она старательно поддерживала в комнате постоянную температуру, истощенное тело вело себя странным образом, словно внутри него разладился какой-то механизм. Буквально через секунду после внезапного прилива жара он уже дрожал от холода. Она никак не могла понять, чем вызваны эти перепады, и всякий раз приспосабливалась к новой ситуации. Она приложила два пальца к его запястью, где под тонкой кожей вздулись синеватые вены. Пульс был ровным.
Удовлетворенно улыбнувшись, она встала и открыла окно. Был конец дня, птицы щебетали в нежно-зеленой листве деревьев, которая недавно начала распускаться. В углу сада над широкими серебристыми листьями виднелись пурпурные и белые цветы цикламенов. Весна вступала в свои права, но Элиза знала, что еще возможны поздние заморозки.
— Утром день был не очень хорошим, но смотри, как погода разгулялась, — сказала она жизнерадостным тоном. — На небе ни облачка. Когда погода установится, мы сможем выходить в сад. Я там кое-что поменяла, тебе понравится. Вместо роз пришлось разбить грядки. Я предполагала, что это ненадолго, но теперь думаю, что неплохо было бы оставить огород. Как ты считаешь? Мне хотелось бы, чтобы он был дополнен цветниками и самшитовым бордюром. Я даже сделала несколько набросков, завтра покажу тебе.
