Правда, однажды они задумали поехать в Чикаго, что помогло бы сменить обстановку и достаточно изысканно провести время, но Дотти сумела помешать этому, упав в людном месте и сломав себе бедро. От сознания того, что он шляется на стороне в то время, как его верная жена лежит в больнице с ногой на растяжке, чувство вины у Сэма Бернса стало настолько нестерпимым, что Эмма решила отпустить его, чтобы он обрел своих Дотти, Анджелу и работу.
Если бы он действительно желал уйти, она бы его отпустила по доброте душевной и любви, так как их связь наполовину была для него моральной пыткой. Но, несмотря на все свои страдания, Сэм не желал уходить. По-своему он пришел в неменьшее отчаяние, чем Эмма. Дотти и прежде никогда не занимал секс, а в ее сорок пять лет эта незаинтересованность ускорилась, перейдя в активную неприязнь. Кроме того, она была не из тех, кто занимается неприятным делом, и сексуальное будущее Сэма, насколько он понимал, сводилось к нечастым визитам девушек по вызову и случайным прегрешениям.
Таким образом, для него Эмма являла собой чудо. Он понимал, что ему дан последний шанс полюбить; и при всех страхах и опасностях, связанных с ним, он, должен был им воспользоваться. Он не знал человека добрее и ласковее Эммы и обожал ее. Пустые дома, случайные часы встреч, холод, неустроенность огорчали его. Ему хотелось дать ей обычные удобства. Иногда он даже воображал, что Дотти может скончаться, всеми уважаемая, например от теплового удара. Может же она целый день наблюдать на празднике за приготовлением жареной туши на июльском солнцепеке. Если бы такое случилось, он мог бы, как он это называл, поступить с Эммой как полагается: забрать Эмму у ее беспечного мужа, обеспечить ей приличный дом, красивую одежду, хорошую кухню, может быть, даже ребенка. Ему никогда не приходило в голову, что все это может быть ей не нужно, но, как оказалось, это и не имело никакого значения, так как Дотти пережила мужа ровно настолько, сколько они прожили вместе – на двадцать девять лет.
Когда Эмма узнала о смерти Сэма, она была беременна от Флэпа. В то время они уже девять месяцев жили в Кирни в штате Небраска. Там Флэпу предложили заведовать кафедрой английской литературы в небольшом университете, и после больших колебаний он согласился. Эмма и мальчики были за то, чтобы остаться в Де-Мойне, но он их заставил переехать. Вообще-то на тот момент их семейные отношения были таковы, что если бы Эмма с ребятами высказались за переезд, Флэп вполне мог бы решить, что им надо остаться в Де-Мойне.
Узнав, что они уезжают, Сэм Бернс почувствовал утрату. Он долго сидел на матрасе, в отчаянии разглядывая свои громадные ступни. Ему так и не удастся дать Эмме те удобства. Запинаясь, он рассказал ей о своей незаконной фантазии. Если бы Дотти умерла, то они бы поженились. Он скорбно смотрел на нее, спрашивая себя, будет ли такая чудесная женщина смеяться над тем, что он хотел бы на ней жениться.
Эмма не засмеялась, хотя никогда бы не вышла за него. Она видела, что Сэм не понимает, что уже предоставил ей очень много удобств. Всю жизнь он был слишком громоздким, на него смотрели как на увальня, он и был увальнем, обращался с ней неловко, но она была глубоко привязана к этому человеку.
– Конечно, милый. Я бы сразу же вышла за тебя, – сказала Эмма, желая Дотти долголетия, чтобы ей никогда не пришлось отказываться от своих слов.
Сэм стал созерцать свои ступни с меньшим отчаяньем. В тот день, когда они расставались, все его большое тело содрогалось от горя.
– Не знаю, что я буду делать, – сказал он.
– Ну, может быть, научишься получше играть в гольф, – предположила Эмма, обнимая его. Она поцеловала его, пытаясь шутить, потому что на самом деле он ненавидел гольф. Но однажды он робко последовал ее совету. Именно на поле для гольфа его неповоротливость вызывала больше всего насмешек. Он играл в эту игру только потому, что этого от него ожидала Эмма.
Но Эмма этого не знала.
О смерти Сэма Эмме сообщила Анджела, которая позвонила в Кирни, припомнив миссис Гортон и ее доброту.
– Ах, как жаль, что это случилось с мистером Бернсом, – воскликнула Эмма, сообразив, что и в растерянности следует выдерживать формальный тон.
– Да, его нет, – сказала Анджела. – У него случился сердечный приступ прямо во время партии гольфа. Этого и следовало ожидать, ведь он пошел играть в такую жаркую погоду.
Эмма провела много дней, сидя за кухонным столом, жуя салфетки или разрывая их на маленькие полоски. Салфетки стали новой формой проявления ее невроза. Ее мучило не только то, что Сэм умер, но и то, что она допустила, что он умер несчастным. Действительно, ей не хватило активности на эту связь. Ее вымотало напряжение всех сил из-за обмана и укрывательства в этих пустых домах. В ее душу закрался другой страх: она опасалась, что Сэм слишком сильно влюбился в нее. Если бы и она питала к нему большую любовь, он бы решился оставить Дотти. Но Эмма знала, что тогда бы возникла ситуация не из приятных, которая была бы неуправляемой, наступил такой момент, когда она не стала особенно сильно держаться за Де-Мойн. Они с Сэмом извлекли из своих отношений самое лучшее, и Кирни – естественный выход из создавшейся ситуации.
Умри он в своей постели или от несчастного случая, она не убивалась бы так сильно, но он не понимал ни своей жизни, ни любви. В свои пятьдесят с лишним лет он считал себя большим дураком. Но со временем веселость улетучилась из этой шутки, если она вообще была в ней.
Больше всего ее мучила мысль, что он умер на площадке для гольфа. Возможно, он не так понял ее последнюю фразу. У него отсутствовало чутье на иронию. Может быть, он серьезно подумал, что ей хочется, чтобы он получше научился играть в гольф, или решил, что на прощанье она над ним посмеялась.
В таком случае жестокое разочарование, постигшее его, было уже чересчур. Она жевала салфетки и в кошмарных снах ей снилось, как его крупное тело волокут с площадки для гольфа. Флэп и дети не понимали ее. Флэп представить себе не мог, что произошло, он сказал мальчикам, что она так себя ведет из-за беременности. К счастью, сам он мог уйти из дома, сославшись на факультет, а это означало, что дел у него невпроворот. Ему не надо было возвращаться домой, и он редко это делал. Томми держался своей верхней койки и коллекции минералов. Тедди отчаянно старался, чтобы мама пришла в себя. Он обнимал ее, демонстрировал все свои фокусы, шутил, играл в карты, все прибирал и мыл, вешал на место свою одежду и даже как-то предложил сделать завтрак. Эмма не смогла перед ним устоять. Она встала, встряхнулась и помогла ему готовить. Но потом, совершенно потеряв самообладание, она рассказала обо всем своей матери.
