Аврора выслушала ее серьезно.
– Эмма, у меня для тебя есть лишь одно утешение. Я только хочу тебе напомнить, что мужчины редко прислушиваются к словам женщин. Даже когда тебе кажется, что они вроде бы слушают, это на самом деле не так. Убеждена, что бедного мистера Бернса занимали вещи поважнее твоего последнего замечания.
– Жаль, что я в этом не уверена, – сказала Эмма.
– А я не сомневаюсь, – сказала Аврора. – Тебе повезло, если ты хоть раз в жизни встретила мужчину, который проявлял к тебе истинное внимание.
– А ты такого встретила?
– Не приходилось. А если бы это случилось сейчас, то он, скорее всего, уже оглох бы от старости.
– Мне хотелось бы, чтобы ты приехала рожать сюда, – добавила она. – Мы бы с Рози некоторое время позаботились и о тебе, и о младенце. Штат Небраска – неподходящее место для рождения ребенка. Мне казалось, что ты решила больше не рожать. Передумала?
– Не знаю, – ответила Эмма, – и не хочу об этом думать.
Иногда случалось, что что-то задуманное ею выглядело почти безумием. Дома дела складывались не лучшим образом, и она постоянно думала о разводе в то время, как увеличивался ее живот. Быть беременной от человека, с которым она утратила всякую связь, казалась ей абсурдом. Когда-нибудь она станет разведенной дамой с тремя детьми, а не двумя.
Но потом у нее родилась девочка Милэни, маленькое существо, счастливое в своей непосредственности, и Эмме сразу же подумалось, что дочка создана, чтобы всем стало лучше.
Эмма запретила всем называть ее Мелли. С самого начала ее называли Милэни, и она была так обаятельна, что очаровывала всех, кто ее знал. Через шесть месяцев Эмма поняла, что заново воссоздала свою мать. Эта мысль привела ее к осознанию того – и в определенном смысле это было малоутешительным осознанием, – что жизнь сыграла с ней еще одну большую шутку, всякий раз задвигая ее подальше от рампы на заднюю часть сцены, сначала это была мать, теперь дочь. У Милэни даже были роскошные белокурые кудри, столь великолепные, что на них, казалось, собиралась половина света в комнате. С другой стороны, такая шутка природы казалась забавной, когда бабушка с внучкой, встретившись, пытались переиграть друг друга в веселости и своеволии.
Чудесное свойство Милэни заключалось в том, что, по крайней мере, в первые годы своей жизни, она приносила счастье Тедди. Эмма объяснила это себе так: это было единственное, что она как мать могла сделать для него, единственное средство вернуть любовь в их дом. Некоторое время оно действовало великолепно. Даже Флэп не мог устоять перед Милэни, год или два он чаще приходил домой, чтобы испытать очарование своей дочери. Томми ничего не говорил о Милэни, но проявлял к ней покровительственную заинтересованность, защищая ее, он резко нападал на тех, кто мог причинить ей вред – таковым обычно оказывался Тедди, чья вина могла состоять хотя бы в том, что он оставался с ней дольше, чем все остальные.
Наблюдая за этой парой, Милэни и Тедди, Эмма чувствовала себя вознагражденной за что-то. Как важно, чтобы твои дети любили друг друга столь совершенной любовью. Милэни с Тедди были как влюбленные – постоянно находились друг у друга в объятиях. Милэни, казалось, жила на коленях у Тедди: только научившись ковылять, она протоптала прямую линию к его кровати, куда первым делом направлялась, проснувшись утром, а Тедди и впрямь вел себя как разлученный влюбленный, потому что его истинная привязанность иногда казалась ему порочной. Он относился к ней как к своей девушке, которой было всего два года, и если не сжимал ее в пылких объятиях, не говорил предмету своей любви колкостей, не приставал к ней, то прятал ее игрушки и доводил ее, пугая, до крайней степени страха и обиды. Но всегда, после того как Милэни разражалась слезами, они мирились, просили прощения и заканчивали день на двухэтажной кровати чтением интересных сказок.
Милэни часто читала или, вернее, рассказывала, гордясь тем, что, как ей казалось, умеет читать. Лишь только научившись говорить, она стала вырывать у людей из рук книги, заявляя, что умеет читать. При этом она настойчиво кивала, желая, чтобы с ней согласились. Тедди позволял ей думать, что она на самом деле умеет читать, остальные же почему-то отказывали ей в этом. Он часами слушал, как она рассказывает по своим книжкам с картинками, в то время как остальные члены семьи пытались проверить эту хвастунишку, некоторое время читая ее книжку. Милэни возмущалась, ее возмущали люди, которых она видела счастливо сидящими за чтением книг, но без картинок, и поэтому она чувствовала себя отверженной или вынужденной смириться с их продолжительным нелепым притворством. Когда у нее была возможность, она хватала эти книги и бросала в ближайшее мусорное ведро. Вообще, если на нее никто не смотрел, она расхаживала по дому и прятала книги, которые люди читали, загоняя их под кровати или ловко запихивая в углы кладовых, где их нельзя было отыскать по нескольку месяцев.
Она была исключительно умным ребенком, и в ней был силен дух мести. Если выходило не так, как она хотела, она была готова приложить все усилия, чтобы никто другой также не поступил бы по-своему, при этом, чтобы сбить людей с толку, она бессовестно использовала свое очарование, а если и это не действовало, то немедленно показывала свой характер.
Будучи в Хьюстоне, она оказывала явное предпочтение Рози и Вернону, которые надышаться на нее не могли. С генералом Скоттом она обращалась довольно пренебрежительно, хотя ей нравилось тыкать в его кадык и ее сочень интересовало, почему у генерала такой хриплый голос. Он ей сказал, что у него в горле сидит лягушка, и, поверив ему, Милэни всегда требовала, чтобы он заставил ее выпрыгнуть. К бабушке она отнеслась довольно прохладно, правда иногда они принимались заниматься любовной потасовкой. Аврора сразу же заявила, что Милэни ужасно избалована. Она особенно стала настаивать на этом, когда девочка отвергла ее попытки избаловать ее еще больше. Она часами скакала на коленях у Вернона, но как только бабушка брала ее на руки, начинала извиваться, как червяк. Что ей нравилось в бабушке, так это ее украшения, и она все время снимала с Авроры серьги или старалась уговорить ее разрешить ей поносить бусы. Когда обе были настроены дружелюбно, Милэни с бабушкой садились на ее кровать, где девочка надевала все украшения из шкатулки. Аврору забавляло, что ее златокудрая внучка увешивает себя всеми украшениями, которые ей удалось скопить, останки былых страстей и собственных причуд, скорее последних, так как она часто сокрушалась о том, что ни один из ее любовников не имел таланта на подарки.
– Дай, надену, – с этими словами Милэни тянулась к любой вещи, которую видела на Авроре. Больше всего ей нравилось янтарное ожерелье с серебряной отделкой; и всякий раз, когда ей разрешалось его надеть, она разгуливала, не смущаясь, что оно свисает у нее ниже колен. Гуляла она по большей части по пятам за Рози, которую безмерно обожала.
