Насте было немного неудобно, она не знала, как ей обратиться к присутствующим. Она посмотрела на своих соседок: почему-то ни у кого не возникало желания поговорить. Все настороженно оглядывали друг друга. Настя попыталась завязать разговор, но женщины отвечали односложно, и беседа увяла, так и не начавшись. В комнате чувствовалось напряжение. Как хотелось Насте поговорить с единомышленницами, поделиться своими переживаниями, узнать, как они начали писать. Она совсем была не готова к этой атмосфере отчуждения и недоверия. Может быть, женщины видят друг в друге конкуренток? Да, именно потому в комнате никто и не стремится к общению. Насте стало грустно от этих мыслей.
Обстановку разрядил молодой администратор. Он вошел в комнату и нарочито бодрым голосом пригласил всех пройти на сцену. Женщины гуськом вышли из комнаты и направились вслед за организатором встречи на сцену. Настя была занята тем, что внимательно смотрела под ноги, боясь споткнуться в потемках.
Послышался сдержанный гул голосов в зале, женщины увидели перед собой ярко освещенную сцену, на которой стоял низенький столик, окруженный креслами. Настя почувствовала волнение, ей было непривычно и немного страшно выходить на сцену на глазах пусть даже и полузаполненного зала. Подобное волнение, видимо, испытала не только она: не сговариваясь, женщины, сели плечом к плечу. Видимо, те несколько минут, проведенные вместе в тесной комнатке, все-таки пробудили в женщинах какое-то подобие единства, заставили сплотиться в необычной для них обстановке.
Насте досталось крайнее кресло, ее соседка наклонилась к ней и шепотом спросила, удобно ли ей сидеть. Настя с облегчением улыбнулась и кивнула. Сидеть ей было удобно, если не считать того, что ее слепил свет ламп на сцене и было нестерпимо жарко. Между тем молодой человек начал что-то монотонно бормотать в микрофон. В первый момент Настя еще силилась улавливать смысл его слов, но скоро поняла всю тщетность своих усилий.
Ее попросили только поприсутствовать на этом мероприятии, выступать она не собиралась, да и что она могла сказать зрителям? К счастью, рядом с ней сидели две опытные журналистки, которым не составит труда поддержать беседу.
Выступление молодого человека было прервано появлением на сцене женщины в красном костюме, решительным шагом прошедшей к свободному креслу. Она уверенно кивнула всем присутствующим и села. Мужчина тут же почти с заискивающим видом представил ее присутствующим, но Настя с ужасом поняла, что уже успела забыть имя женщины, едва молодой человек назвал его. Ей только запомнилось, что вновь прибывшая — литературный критик. Это было единственное, что Настя уловила из речи молодого человека и обрадовалась, так как на сцене появился наконец настоящий профессионал, который сможет превратить сегодняшнюю встречу в по-настоящему интересное мероприятие. Настя посмотрела на сидящих рядом с ней женщин. Литераторши зябко поежились под цепким взглядом пришедшей, на Настю она едва кинула взгляд и тут же перевела его на других.
Женщина начала говорить, ее громкий, немного резкий голос сразу пробудил зал от спячки. Настя разглядывала зрителей, ища Ирину, пока не обнаружила ее в зале на последнем ряду. В руках она держала видеокамеру и снимала выступавшую. Настя подумала, что потом можно будет не спеша просмотреть пленку, и поэтому совсем не прислушивалась к беседе; она сидела в расслабленной позе и разглядывала пришедших на встречу — у многих из них на коленях лежали новые, только что купленные книги. В зале стояла тишина, прекратился даже шорох страниц. Но внезапно Настя почувствовала, как изменилась обстановка в зале: тишина стала настороженной и звенящей. Насте было непонятно, откуда взялось это ощущение тревоги. Она переводила взгляд с одного зрителя на другого — все пристально смотрели на сцену. Только теперь Настя стала прислушиваться к беседе, скорее, даже спору между женщиной в красном платье и одной из журналисток. Настя с трудом сдержала желание потрясти головой, чтобы побыстрее сосредоточиться. В чем женщина в красном обвиняла журналистку, Настя не слышала, а переспрашивать ей было неудобно. Поначалу снисходительный тон женщины в красном очень раздражал Настю и мешал ей сосредоточиться на сути спора. Но уже через несколько минут она поняла, что литературный критик камня на камне не оставил от книги писательницы. Слегка куснув одну, дама принялась за другую журналистку. Настя была начеку и приложила все силы, чтобы сосредоточиться на разговоре. На этот раз разгром книги продолжался несколько дольше, вторая журналистка пошла красными пятнами, но храбро попыталась оправдываться, однако через несколько минут она сникла, поняв, что ей не переспорить критикессу.
Настя недоумевала, зачем нужно было говорить красивые слова о том, что женщинам необходимо иметь свой клуб, где бы они могли обсуждать свои проблемы, встречаться с интересными людьми, а все мероприятие свелось к яростным и совершенно несправедливым нападкам эрудированной дамы. Да и что они сделали плохого? Написали книги, которые нравятся женщинам. Почему же так неистовствует эта дама в красном? Дама тем временем планомерно доедала бедного инженера, по лицу которой было ясно видно, что она за эти несколько минут уже успела проклясть тот момент, когда ей в голову пришла мысль написать книгу. Расправа была короткой и безжалостной. Растерянная писательница поняла всю свою несостоятельность и замолчала, глотая слезы. Женщина в красном повернулась в сторону Насти, оглядела ее с ног до головы и, видимо решив, что она не заслуживает внимания и критики в силу своего положения, отвернулась к ведущему, показывая ему всем своим довольным видом, что с возложенной на нее задачей она успешно справилась.
И тут Настя начала говорить.
— Будьте добры, объясните мне, почему в нашей литературе всегда ведется какая-нибудь борьба? Почему представители разных жанров не могут жить и работать в мире и согласии? Когда я была маленькой, в литературе велась борьба против детективов, пока один крупный ученый не сказал, что все люди читают детективы, только одни признаются в этом, а другие нет. Сейчас авторам детективов уже не приходится отстаивать право этого жанра на существование. Теперь литературные критики добрались до любовных романов. Почему, скажите на милость, мы должны стыдиться того, что мы пишем? В наших книгах нет жестокости и крови, они не научат грубости. В книгах мы пишем о самом светлом чувстве — о любви.
— Ваши книги пошлые и скучные, они антихудожественны и абсолютно ничего не дают ни сердцу ни уму. — Критикесса снисходительно взглянула на Настю. — Дилетантство ничего общего не имеет с настоящей литературой.
