– Когда-то я тоже писала гору, помнишь?
– Разве могу я забыть это? – усмехнулся Чарльз.
Она подошла к нему и вложила свою руку в его. Он крепко сжимал ее ладонь, чувствуя, как через это пожатие его нежность стремительно передается ей.
Они улыбнулись одновременно, прекрасно понимая друг друга без слов.
– Шампанского? – предложил он.
Слуга с серебряным подносом подошел к ним. Взяв наполненный бокал, Чарльз протянул его Кэрол.
– Благодарю вас, сэр.
Беря бокал, она посмотрела ему в глаза.
– На самом деле мне никогда не отблагодарить тебя, Чарльз. Ты ведь знаешь это, правда?
– То, что ты здесь, – уже благодарность, – возразил он. – Каждая картина, написанная тобой, – благодарность. Просто смотреть на тебя, на новую, подлинную Кэрол, – этого более чем достаточно. И в любом случае мой долг перед тобой никак не меньше. Ты знаешь это. Вспомни, каким я был.
– Ты был печальным.
– Я был в полной прострации. И самое опасное было то, что она могла укорениться во мне навсегда.
На веранду вошел мужчина в безукоризненном смокинге. Это был Джек. Он тоже очень изменился. Джек подошел к жене и поцеловал ее в щеку. Теперь он знал правду, которая заключалась в том, что без Кэрол он просто никчемный пустозвон. Без Кэрол он окончательно опустился и деградировал. Только оказавшись на пороге смерти, узнал, что же в действительности представляет собой и он сам, и его жена, и их отношения. То, что с виду выглядело слабым, в действительности оказалось сильным, и наоборот. Прежде чем он уяснил себе это, чуть было не произошла трагедия.
– Ну, как у тебя получается подача, Джек? – спросил его Чарльз. – Я видел, как ты отрабатывал ее сегодня утром, пока тебе не помешали столь бесцеремонно.
Подобных ничего не значащих фраз он прежде терпеть не мог. А в этой обстановке, в окружении людей, которых он полюбил, они легко слетали у него с языка.
– Да, приземление вертолета Мэтта прямо на теннисный корт, увы, важнее, чем тренировка какого-то адвоката, отрабатывающего подачу. И все же Мэтт пообещал сыграть со мной завтра.
– Обязательно проиграй ему, – с улыбкой посоветовала Кэрол.
– Да он и сам разделает меня под орех, – ответил Джек.
Кэрол взяла его за руку.
– Почему-то я сильно сомневаюсь в этом.
Магия любви, соединившая их когда-то, вернулась вновь. Да, конечно, ее внешние признаки сейчас утратили свою первозданную новизну. Но это чудо все равно существовало, оно выполняло свое предназначение – удерживало их рядом друг с другом, когда настали тяжелые времена.
Джек умеет многое – мастерски играть в теннис, произносить остроумные тосты перед коллегами на званых ужинах, витиевато выступать в ходе слушания, отстаивая свою позицию перед судьей. Однако теперь Кэрол знает, каких усилий ему стоит поддерживать этот свой имидж в глазах окружающих. Ей все известно о том самом мальчишке, сокрытом во взрослом мужчине, который непременно сделает что-нибудь не так и все испортит, если его предоставить самому себе. В какой-то степени это и лучше, ибо помогает смотреть на вещи без дурацких иллюзий. А его внутренняя слабость позволяет проявляться ее внутренней силе.
Сейчас между ними достигнуто равновесие, взаимное уважение равных друг другу личностей, и от этого Кэрол испытывает странное чувство свободы, которое доставляет ей неизъяснимое удовлетворение. Когда его жизнь висела на волоске, она вдруг отчетливо поняла, что просто обязана спасти его. И еще она почувствовала, что ее место рядом с мужем, и приняла решение вернуться. Своим возвращением она уравновесила его безрассудно-опрометчивое решение уйти из жизни. Силой своего внушения она заставила его выжить. Кэрол сумела отодвинуть от края пропасти все – Джека, его почти брошенную работу, его испорченные отношения со старшим партнером, запущенный сад, дом. Жертвой оказалась Пейдж Ли. Когда Джек вернулся на работу, она уволилась.
Однако неистовый смерч, каким являлось возрождение Кэрол к новой жизни, повлек за собой радикальные изменения. Теперь недалеко от Санта-Фе у нее появилась своя мастерская в старой глинобитной хижине, и она вольна уезжать туда в любое время, когда возникнет желание рисовать. Ее живопись – вполне уважаемое занятие, а не просто прихоть. Это то, чему она посвятила себя, то, чем она, собственно, и является. Подтрунивание и шуточки на этот счет больше не допускались. Она больше не та Кэрол Маккейб, которая была женой преуспевающего адвоката. Теперь она – художница.
– Ты здорово загорела, дорогая, – сказал Джек.
– Да. Просто лежала у бассейна целый день, дремала да слушала, как спорят дети. Слава Богу, что это были твои дети, Чарльз. Пришлось прочитать им сегодня утром нотацию о необходимости делиться друг с другом. Ты не возражаешь, надеюсь?
– Ты – их крестная мать. Читать им нотации – твоя святая обязанность, – рассмеялся Чарльз.
– Вообще-то Камилла прекрасно держала в своих руках всю ситуацию. Прямо-таки полицейский в юбке.
– В один прекрасный день она еще станет президентом, – подал голос Мэтт Хардинг.
Он стоял невдалеке и не сразу подошел к ним, а с минуту выжидал, чтобы своим появлением произвести максимальный эффект. Они уже слишком хорошо изучили его, поэтому такое поведение никого не раздражало. За эти годы они узнали, что собой представляет Мэтт в действительности. И его внешность, и манера держаться являлись неотъемлемой составной частью его облика удачливого бизнесмена и были призваны производить впечатление на того, кто видит его впервые. И даже когда в этом отпадала необходимость, он был не в силах ничего изменить. Выглядел же он просто потрясающе, от него так и веяло здоровьем и энергией. Сочетание благородной седины с моложавым загорелым лицом могло бы привлечь к нему голливудских продюсеров с предложением исполнить роль крупного государственного деятеля в одной из картин.
– Где твоя жена, Мэтт? Почему ты прячешь ее от нас? – спросил Чарльз.
– Поверишь, нет – сидит на телефоне! Чуть ли не весь день напролет. Всегда думал, что это я без телефона не могу прожить ни минуты. А когда женился на ней, сразу понял, что я всего лишь жалкий любитель. Она, оказывается, считает меня лентяем. Заявила это только что, когда мы переодевались. Меня в жизни никто так не называл. Лентяй! Мэтью Джефферсон Хардинг отлынивает от работы! Ха-ха-ха!
Он прошел в комнату, поцеловав Кэрол и обменявшись крепким энергичным рукопожатием с мужчинами.
– Честное слово, – продолжал Мэтт, – у тебя великолепный дом, Чарльз. Обитель художников. Аристократическое прошлое. Однако, черт побери, ты должен поговорить с Уордлоу насчет цен на свои картины. На днях я купил пару полотен. На глаза аж слезы навернулись. От цен, имею в виду.
