Разве я этого хочу — чтобы все было забыто? Все, что было?
— Мне надо подумать, Замзам.
Эмили взяла себе время на обдумывание. Больше трех месяцев.
Она написала Тони и Саиду, просила оставшихся дома детей дать ей совет и много говорила на эту тему с Розой.
Показывала Розе Бей-Иль-Тани, дом, где ее научили писать и где умерла Джильфидан, дом, который между тем обветшал. Еще один раз отпраздновала свой день рожденья. Съездила с Розой вглубь острова, чтобы та увидела шамба , теплый пряный запах гвоздики с плантаций которых окутывал весь остров. В Кисимбани они нанесли только очень короткий визит; Эмили была непереносима мысль о том, что земля, где они с Генрихом были так счастливы, давно принадлежит другому.
Возвращаться в Германию она не желала, это было ее твердое решение. Слишком глубоко было разочарование тем, что готовила ей эта страна, страна, в которую она когда-то приехала, полная надежд и уверенности. Но эта страна, однако, оставила на ней отпечаток, это отчетливо ощутила Эмили, когда с открытым сердцем блуждала по острову. Это был уже не тот Занзибар, какой она знала в молодости. Так же, как она уже не Салима и не Биби Салме.
Я не могу вернуться сюда вот так, просто. Я не могу снова натянуть на себя шейлу и полумаску и сделать вид, как будто ничего не произошло. Один раз отказаться от веры и принять новую, — этого для одной жизни более, чем достаточно.
Вера — это ведь не одежда, которую можно сменить, если она уже не подходит тебе. А сегодня я не подхожу Занзибару. Я нынче совсем другая, не такая, как тогда, когда уезжала.
Но главное — это мысль о детях. Каково им будет жить с мыслью, что мать живет на Занзибаре, в мире, который им чужд, который совсем иной, чем тот, в каком они выросли? А если они останутся с ней, — как смогут они прижиться здесь, воспитанные и получившие образование в Европе, где нравы совсем иные?
Они не должны быть чужаками, как я. Не должны жить между двумя мирами. От этого, по крайней мере, я смогу их охранить.
Час прощания настал. И в этот раз она знала, что это прощание навсегда.
Эмили сбросила туфли, подобрала юбки и зашлепала по ночному морю. Нежно оно лизало ее ноги, которые занесли ее так далеко, через полмира — и не в первый раз. Она многое повидала и еще больше перечувствовала. Прекрасное и ужасное, она испила свою чашу радостей и горестей до самого дна. Эмили закинула голову и посмотрела вверх — на звезды. В одном она была твердо уверена: нигде не были звезды ярче и прекраснее, чем здесь, над Занзибаром.
Дети могут остаться в Германии. Я — совсем другое дело. У меня больше нет родины на этой земле. И Занзибар — тоже уже не родина. Все позади.
Некоторое время она простояла, закапываясь ногами в песок. Как будто хотела врасти корнями в эту землю. Но она знала, что все тщетно. У нее давно не было никаких корней.
У кого нет корней, того носит по волнам, как обломок дерева, уцелевшего в кораблекрушении. Отныне Эмили будет тоже нести по волнам, подобно куску дерева, зато она сможет задерживаться там, где пожелает. Потому что тот, у кого нет корней, волен направить свои стопы, куда бы ни захотел.
Подобно Эмили.
Она повернулась и побрела к берегу, даже не оглянувшись.
Прощай, Занзибар.
Бейрут. 1892 год
Эмили подошла к окну, толкнула ставни и распахнула их.
Внизу раскинулся город: дома, как будто из кубиков, матово-белые, светло-желтые или охристые, многие — с плоскими крышами, но видны и вальмовые крыши из красного кирпича. Почти у каждого дома — сад, и кипарисы плотной стеной почти закрывали фасады.
Город стоял на Средиземном море, которое сверкало и переливалось зеленым, голубым, бирюзовым. Корабли торопились в гавань; один из таких кораблей доставил сегодня и Эмили.
Она подняла глаза на далекие холмистые горы серого цвета и на их волнистую линию у горизонта. Может быть, зимой на них ляжет снег.
Послышалось мелодичное пенье, голос то взмывал вверх, то опускался, привлекая и словно заклиная — с минаретов города муэдзины призывали на послеполуденную молитву.
Эмили вздохнула полной грудью, воздух был прозрачный и чистый, с нотками соли, камня и дерева.
Ее первой остановкой после окончательного прощания с Занзибаром была Яффа, маленький портовый город в Османской Палестине. Она так и не вернулась в Берлин — о мебели и других вещах она позаботится позже. На Яффу ее выбор пал потому, что она не хотела, чтобы ее дочери совсем утратили связь со своими немецкими корнями. А немецкое присутствие здесь чувствовалось, бесспорно, очень и очень сильно — наряду с армянским, французским и английским. Но город так сильно нес на себе отпечаток Востока — Передней Азии! Узкими улочками, где царила оживленная деловая жизнь, домами в восточном стиле, пестрыми рынками он поразительно был схож с Занзибаром.
Однако именно немецкое в Яффе заставило Эмили вновь пуститься в странствия. Поскольку Тони, которая, собственно, не хотела уезжать так далеко, мешкала с перевозкой мебели из Германии, то новые соседи Эмили стали донимать ее расспросами, где же ее вещи — и вообще, откуда она приехала. Это был вопрос, который Эмили ненавидела больше всего, и она начала паковать чемоданы, как только появилась Тони с самым необходимым.
Иерусалим был следующей точкой на карте — в восьми часах езды в экипаже. Эмили надеялась, что поселится в этом древнем святом городе вместе с дочерьми, но это ей тоже не удалось. Вероятно, Иерусалим был для нее слишком велик, слишком ее подавлял; слишком диким ей показалось смешение христианства, иудейства и мусульманства. Возможно, ей чего-то недоставало. Во всяком случае, ее снова куда-то тянуло.
И вот Бейрут.
— Тебе здесь нравится, мама? — Тони подошла к ней, обняла ее и положила подбородок ей на плечо.
— Да, мама, правда, как ты считаешь? Мы останемся здесь? — Роза тоже прижалась к ней. — Может, и Саида скоро сюда переведут, тогда мы снова будем все вместе.
Эмили еще раз окинула город взглядом и прислушалась к себе.
Всякое место достаточно хорошо для меня. Я не ищу ничего, кроме мира и покоя.
Голоса муэдзинов умолкли. И теперь в городе начали звонить в колокола, и улыбка заиграла на губах Эмили.
От каждого из моих миров понемногу.
О том, что Халифа, султан Занзибара, умер два года назад, она узнала случайно. Точно так же, как и об отставке имперского канцлера Бисмарка, и еще о том, что Великобритания и Германская империя долго вели спор об отдельных областях Восточной Африки и наконец урегулировали свои интересы. Так же вскользь до нее дошло известие, что остров Гельголанд снова отошел к Германии, а за это британская корона получила Занзибар в протекторат.
