Встреча с Натали Гудмен потрясла ее так сильно, как это не случалось со времени трагической гибели Шона. Кто снабдил журналистку информацией, которая ничем не могла быть подтверждена. Нэнси не столько волновал сам вопрос, сколько ее собственная острая реакция. Справиться с собой стоило ей неимоверных усилий, но сейчас пришло облегчение, она чувствовала, что близится час ответного удара. Она позвонила Лателле — Джуниору и попросила приехать. У Джуниора длинные руки, способные достать кого угодно.
Очень скоро перед ее столом возникла грузная фигура — высокий элегантный мужчина в свободной джинсовой куртке. Несмотря на суровый взгляд, он вдруг неожиданно мягко засмеялся.
— Привет, — сказал он, отвлекая ее от размышлений. Нэнси просветлела и подала ему руку, которую он поцеловал прежде, чем присесть за столик.
— Как себя чувствуешь, малыш?
— Когда вижу тебя, отлично. А как ты, Нэнси?
— Как побитая собака, — она положила руку на плечо Лателле, словно искала в этом прикосновении спасения.
— Расскажи все, что мне позволено знать, — с оттенком иронии попросил Джуниор.
Нэнси улыбнулась. Этот голос создавал иллюзию, что она говорит с Фрэнком Лателлой-старшим — дедушкой, от которого внуку, кроме имени, досталась и неразлучная с ним удача. Для Нэнси он по-прежнему остался Фрэнком Лателлой — Джуниором, — так называли его в семье, — хотя старший Фрэнк Лателла давно умер, внук — теперь сорокалетний мужчина — владеет гостиницами, земельными участками, ресторанами, продуктовыми магазинами. Нэнси и Сэл были совладельцами некоторых его предприятий. Брат и сестра Пертиначи занимались адвокатурой и политикой, а Джуниор, получив диплом, преумножил семейное наследие посредством акционерных инвестиций и вложениями в строительство и транспорт.
Фрэнк Лателла-младший входил в число самых могущественных людей Нью-Йорка. Он был настолько богат, что мог позволить себе финансировать избирательную кампанию Нэнси, претендентки на кресло мэра.
Нэнси подробно рассказала ему о встрече с Натали Гудмен.
— Нападки республиканцев? — спросила она, обращаясь скорее к себе, чем к Фрэнку. Удары ниже пояса входили в правила игры. И сама же ответила:
— Думаю, что не они.
— Я в этом абсолютно уверен.
Оба знали, что, если бы политические соперники решились атаковать, то подкрепили бы обвинения доказательствами. Но было очевидно, что Гудмен стреляла наугад, пользуясь непроверенными данными. И с другой стороны, подобные выпады совершают, как правило, в разгар избирательной кампании. А сейчас не началось даже предвыборное зондирование.
— Кто-то хочет перебить мне ноги прежде, чем я отправлюсь в путь.
Лателла кивнул.
— Боюсь, что ты права. Но почему? — он беспокоился за Нэнси, которую любил как сестру и уважал как мать, хотя она была немногим старше его.
— У меня есть подозрение, — она подняла на него серые глаза, — но я тебе ничего не скажу, если ты сам не догадаешься. Подумай, кто тот единственный человек, которому я встала поперек дороги?
— Тут и думать нечего — мой отец.
Неарко Лателла, сын старшего Фрэнка, всегда ненавидел Нэнси, потому что Фрэнк полностью доверял ей и ценил ее больше, чем собственного сына.
— Но Неарко ведь давно живет на Сицилии и не интересуется американскими делами, — возразила ему Нэнси.
— Что правда, то правда, в те немногие разы, что я ездил к нему, мне казалось, что он и меня забыл.
— У твоего отца немало недостатков, — рассуждала Нэнси, — но он не умеет притворяться.
— Ты поручилась бы головой?
— Пожалуй, нет. Но почти уверена, что он не имеет отношения к этой истории.
— Предоставь мне разобраться в этом, — предложил Джуниор.
— Именно этого я и хотела, — улыбнулась она.
Он не знал, обоснованны ли обвинения Гудмен. Как и все, Джуниор не знал многого о жизни Нэнси. Только его дед и Хосе Висенте Доминичи знали ее тайны, но дед умер, а из Хосе и слова не вытянешь.
— Я найду средство вынудить ее к откровенности, — пообещал Фрэнк, имея в виду журналистку. — Мне интересно, где она все это откопала?
— Порядок, Фрэнк. Спасибо тебе, — Нэнси поднялась. Они ушли порознь. Только что поданная пицца «кальцоне» остывала на тарелках. Теперь, когда Джуниор без всяких просьб с ее стороны решил сам заняться этим делом, Нэнси облегченно вздохнула.
Нэнси занималась макияжем перед зеркалом — это ее всегда приятно расслабляло, когда появился сын и поцеловал ее в плечо. На ней было красное, прямое, очень прилегающее платье от Диора, простое, с глубоким круглым вырезом. Нэнси предпочитала обходиться без броских драгоценностей, у нее до сих пор была изумительная линия шеи.
— Мама, ты восхитительна, — заметил Шон и сел на табуретку за ее спиной.
У Нэнси упало сердце. Каждый раз, когда она видела отражение сына в зеркале, перед ней вставал образ его отца, ее незабываемого и трагического возлюбленного. Сын Шон Доминичи — точная копия Шона Мак-Лири, перевернувшего всю ее жизнь. Сыну сейчас двадцать шесть, в этом возрасте был и его отец, когда Нэнси увидела его в первый раз. Воспоминания нахлынули на нее. Она отложила кисточку и тяжело вздохнула.
— Ты снисходителен к своей старушке-матери, — Нэнси с улыбкой поблагодарила сына.
— Из всех моих знакомых девушек ни одна не сравнится с тобой.
— Ты, мой мальчик, замечательный лжец, — рассмеялась Нэнси.
Раздался телефонный звонок, она взяла трубку.
— Джуниор Лателла, — сообщил секретарь.
— Соедините, — тихо произнесла Нэнси.
Она рассталась с Джуниором меньше часа назад. Неужели он что-то уже узнал? В ее мозгу словно зажглась красная лампочка тревоги.
— Слушаю тебя, Джуниор, — дрогнувшим голосом произнесла она.
— Посылку вскрыли, — сообщил он условленным текстом. — Печати взломаны, содержимое уничтожено. Нам не узнать, что там было.
Нэнси поняла, как развивались события, и совершенно растерялась.
Что происходит? Кому она встала поперек дороги, когда все, казалось бы, уже налаживается. Сообщение Джуниора не оставляло сомнений. Его посланец обнаружил, что журналистка убита. Обезвредили, чтобы не выдала источник информации.
Марк слушал медленные удары колокола и представлял себе высокое зимнее небо, другие дни, другие небеса, в нем пробудилась неистовая жизненная сила, несказанная радость. Малиновым звоном прозвучали последние слова сестры Анны. Она была прекрасна в своей грусти и желанна, как ясный осенний день, напоенный ароматом и светом. Спокойная и непринужденная, она словно рассказывала сказку зачарованным детям, а вовсе не драматические события своей жизни.
