— Да, представь себе.
— Что же конкретно предлагает тебе твой драгоценный папочка?
— Завтра утром выйти на работу. Он распорядился поставить в своем кабинете стол для меня.
— Ну а ты?
— А что я? Видишь рукопись на столе? Слева — готово, справа — делать.
— Соединить их и выкинуть в помойку!
— Скажешь тоже. А кто мне заплатит?
Татьяна откинулась на спинку дивана и захохотала.
— Вот он, бизнес по-русски. Зажилить копейку и профукать миллионы! Да не рубли, а настоящие деньги!
Ира нахмурилась и покраснела.
— Татьяна, кончай паясничать. У меня обязательства.
— Завтра утром я разбужу тебя по телефону. Ты пойдешь работать к отцу. Ясно? Или я тебе больше не подруга.
Ира расхохоталась.
— Ладно. Только ради нашей дружбы я пойду и посмотрю, что там за дела у папочки.
— А почему он вдруг решил тебя отыскать?
— Потому что он при смерти.
— Ох. Значит, ему некому оставить свое добро?
— Не знаю точно. Но узнаю.
Ночью Ира почти не спала. Она забывалась тревожным сном, ей снилась мать. Никогда не виденная наяву, только на фотографиях. Красивая светловолосая женщина.
Потом ей снился отец, но не такой, как сейчас, а тоже молодой. С густой шевелюрой. Она не знала, откуда взялось это видение, потому что фотографий отца она никогда не держала в руках.
Как только забрезжило утро, Ира встала и в пижаме потопала к письменному столу. Что ж, по остаткам рукописи она пробежится к восьми. Успеет.
Она села на прохладный от утреннего воздуха стул у открытого окна и взялась за карандаш. Обязательства превыше всего — принцип Ирины Зотовой.
16
— Стало быть, обязательства превыше всего? — улыбнулся Иннокентий Петрович, когда Ирина Зотова появилась на пороге его кабинета. — Садись, дочка. — Он кивнул на рядом стоявшие стол и кресло.
Ира вздрогнула. Откуда он знает ее принцип? Откуда ему известно, что именно так она формулирует его для себя? Но спрашивать не стала.
— Итак, Ирина... Борисовна, кажется?
— Да, так у меня написано в паспорте.
— Понятно. Мать дала тебе свое отчество.
Она пожала плечами и промолчала, давая понять, что не хочет пускаться в воспоминания.
— Итак, Ирина Борисовна. Мой Меховой Дом должен участвовать в выставке в Америке. Мы повезем туда все самое лучшее — а у нас все самое лучшее — и надеемся потом выгодно продать. Чтобы не тратиться на обратную перевозку товара. Я не могу лететь по здоровью. Полетишь ты. Вместо меня.
— Но я же...
— Ты слышала, как учат кутят плавать? Вот и тебя — кину в воду и давай греби.
— А если утону?
— Да не утонешь. Выловят, если что, — улыбнулся он. — Я не для того тебя нашел, чтобы утопить. Не волнуйся. Я хочу одного: ты должна почувствовать себя хозяйкой. Ты моя дочь. Тебе вести дальше отцовское дело. Через два дня в Москву приедет мой американский партнер, Тони Атвуд. Он немного говорит по-русски, ты — по-английски. Столкуетесь. Ясно?
Ира молчала. В кабинете было прохладно. Пахло свежестью, кожаной мебелью. Отец... Господи, неужели это и впрямь отец? Как это — иметь отца? Она не знала. Звонил телефон, он снимал трубку. Она видела руку в сухой, как пергамент, морщинистой коже, но сама кость широкая, наверное, он был очень сильным. Когда-то, добавила она про себя. Высокий он и сейчас, хотя спина заметно скрутилась. Правда, плечи хорошо сшитого темно-синего пиджака из дорогой ткани в едва заметную полоску скрадывали округлость, придавая фигуре статность. Иногда он морщится — от боли? Он сказал, что смертельно болен. Внезапно от этой мысли Иру охватила нестерпимая жалость. Как же так? Они только встретились, а успеют ли узнать друг друга? Понять? И... полюбить?
Но она не собиралась осуждать этого старого человека за то, что он появился в ее жизни только сейчас. Она вообще научилась не осуждать других. Зачем? Каждый человек живет так, как может.
Поняла Ира за свою жизнь и еще одно — обстоятельства едва ли не главнее самих людей. Не будь ломки девяностых годов, разве стала бы она такой, как сейчас? Да и все вокруг? Вспомнить тех, кто собирался в ее старой измайловской квартире в прежние времена и их разговоры. Какие дураки! — думала она сейчас. Желторотые птенцы.
Подошло время обеда. Замиралов поднялся из своего кресла, по-молодому крутанулся и сказал:
— А теперь пойдем-ка поедим.
— Да нет, спасибо...
— Думаешь еще не заработала? Нет, девочка, ты сожгла много калорий — столько сейчас передумала. Тебе есть о чем меня расспросить.
— Я не стану вас расспрашивать, Иннокентий Петрович, ни о чем, кроме работы. Я попытаюсь понять, чем могу быть вам полезной.
— Тем, что ты моя дочь и в тебе моя кровь. Эта кровь, я верю, не позволит загубить мое дело.
Ира почувствовала, как у нее по спине побежали мурашки. От страха? Нет, от чего-то другого. Она пыталась понять это другое, определить. Может, от того, как круто меняется жизнь?
17
Дима одной рукой держался за руль, а другую положил себе на колено. Как занятно складывается жизнь. А что, может ему удастся осуществить свою мечту? Что ему больше всего нравится делать в жизни? Тратить деньги! Он засмеялся. Ветерок, ворвавшийся в окно, пробежался по губам и влетел прямо в рот. Дима закашлялся до слез.
...Девицей Люшку назвать было трудно, когда они снова встретились, это была уже молодая женщина. Дима когда-то учился с ней на физическом факультете МГУ, где люди с высшим техническим получали второе образование. Лазеры вошли в моду, и, казалось, стоит овладеть ими и блестящее будущее у тебя в кармане. Дима Летягин не отличался наивностью. Он пошел учиться с другой целью — предприятие, на котором он работал, направило его туда за свой счет.
Но жизнь перевернулась, о лазерах забыли, он получил диплом, а воспользоваться им не успел. Но ничто в жизни не бывает бессмысленным или бесполезным.
Диме Летягину исполнилось сорок пять. И внезапно он понял, что жизнь не является бесконечным и радостным процессом, потому что вскоре после юбилея ему пришлось оставить работу. Дима Летягин был человеком эмоциональным, а новый начальник обращался с ним так, словно он безымянная половая тряпка. Вынести этого он не мог, и, вообразив, что такая зарплата валяется везде, стоит лишь нагнуться и поднять, написал заявление об уходе. Но иллюзии рассеялись очень быстро, когда Дима за две недели после увольнения не нашел работу не только на ту же зарплату, но вообще ничего. Вот тогда-то он и принялся листать свою записную книжку.
Он подтянул к себе телефон, снял трубку и набрал номер.
Трубку не сняли — схватили после первого гудка. Дима счел это хорошим знаком.
— Валентина, привет. — Он сделал паузу, ожидая. И был вознагражден.
