Пытаюсь успокоиться. Чувствую неожиданный страх: а если меня парализовало? Едва ощущаю свое тело. Начинаю читать молитву:
– Отче Наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наши…
Свет! Я вижу его. Он услышал мою молитву! От света больно глазам, но я ощущаю чье-то присутствие. Кто это?
Роберто, мой толстячок!
– Роберто! Я здесь! Помоги мне, пожалуйста! Как же я рада тебя видеть! Что с тобой происходит? У тебя лицо негодяя!
Роберто приближается ко мне с угрожающим видом, и я пытаюсь понять, чего он от меня хочет. Он резко хватает мою голову и наклоняет ее к своей расстегнутой ширинке. Не успеваю перевести дух.
– Бери, бери, бери, паршивая спесивая кукла! – говорит мой толстячок и сует свой сифилитический пенис мне в резиновый рот.
22 апреля 1997 года
Просыпаюсь в постели отеля «Пардо» в лихорадке и испуге, спрашивая себя: «Может, у меня проявляется стокгольмский синдром по отношению к своему похитителю?»
Этот кошмар преследует меня все утро, я также ощущаю признаки лихорадки. Но я должна сконцентрироваться, у меня сегодня еще много дел. В том числе необходимо узнать о рейсе в Испанию и купить для Мами открытку с Мачу-Пикчу, я ей обещала.
В испанской авиакомпании мне удается добиться невозможного: места на завтрашний вечерний рейс, так что у меня есть в запасе двадцать четыре часа. В центре города встречаю пожилого уличного торговца книжками и открытками. Он очень милый, и интересно наблюдать, как он курит сигарету из кукурузы, которая быстро сгорает. Она вот-вот обожжет ему губы, но, кажется, его это не беспокоит. Когда я спрашиваю его об открытках с Мачу-Пикчу, он показывает мне множество открыток с изображением знаменитой горы, цветных и черно-белых, на которых гора снята в различных ракурсах, с надписями на всех языках мира. Уверена, что здесь мне повезет. Кажется, он с рождения их собирает, потому что большинство из них пожелтели и имеют запах, характерный для книг, много лет хранившихся в старинных библиотеках. Решаю купить цветную открытку, плачу за нее двойную цену – мне жалко этого бедного мужчину, к тому же эта сумма в солях для меня ничтожно мала – и, довольная приобретением, после благодарностей и поклонов доброго мужчины, что больше характерно для дипломатичных японцев, возвращаюсь в отель.
Дорогая Мами!
Как и обещала, посылаю тебе маленькую открытку, но признаюсь тебе, что Мачу-Пикчу я не видела. Не было времени. Встреча с представителем фирмы у меня уже состоялась, и поэтому завтра вечером я возвращаюсь в Испанию. Позвоню, когда приеду домой. Крепко целую. Твоя девочка.
Оставляю открытку дежурному администратору – Еве – и прошу, чтобы ее отправили как можно раньше.
Ева говорит, чтобы я не волновалась: ее обязательно доставят адресату, но не так быстро, как хотелось бы.
Звоню Рафе, который сейчас смотрит по телевизору программу аэробики на пляже – она транслируется каждый день, – и договариваюсь встретиться в баре «Мохито» в полдень. Сегодня утром он ушел очень рано, на прощанье легонько поцеловав в губы, и даже не спросил, как я себя чувствую. У меня мало времени, чтобы подумать, как ему сказать, что завтра я уезжаю.
Опять поднялась температура: 37,7. Она уже немного упала, но я по-прежнему чувствую себя плохо, поэтому с трудом соображаю.
Что я скажу Рафе? Как он это воспримет? Упрекнет ли он меня за то, что я не сказала ему об этом раньше и что на прощанье лишь поцеловала его в щечку, не оставляя надежды на новую встречу? Я все утро думаю об этом, и когда близится время встречи, поднимаюсь и поправляю макияж, чтобы скрыть синие круги под глазами. Разумеется, выгляжу я ужасно.
В баре «Мохито» собираются видные люди – элита Лимы. Приятное модное место, где можно перекусить и отдохнуть. Ресторан занимает два этажа. Внизу стоят столы и стулья зеленого цвета. На второй этаж ведут деревянные лестницы, как в барах из американских вестернов, где всегда появляется прекрасная страстная куртизанка в юбке для канкана, с перьями на голове. Она осторожно поглядывает на ковбоев, что сидят возле стойки бара. Второй этаж открывается только вечером. Он состоит из одной комнаты и множества террас. На каждой террасе находится лишь один стол, за которым можно выпить чего-нибудь и послушать музыку. Ищу Рафу и вижу, что он, как мексиканец, пьет пиво «Корона», посасывает маленький кусочек лимона и изредка разглядывает следы, оставленные его зубами на мякоти плода.
– Неважно выглядишь, начальница, – говорит он и поднимается, чтобы пододвинуть мне стул.
– Думаю, что поездка в Трухильо плохо на меня повлияла, – отвечаю я, стараясь не смотреть ему в глаза.
Взмахом руки подзываю официанта.
– Ты уверена, что только это?
Он явно что-то подозревает. Рафа очень нервничает, это заметно по тому, что он не перестает обрывать кусочки влажной этикетки с бутылки, пока не срывает ее полностью.
– Меню и еще одну «Корону», пожалуйста, – прошу я официанта.
Закуриваю сигарету и начинаю дрожать. Рафа это замечает, но ничего не говорит.
Заказываем сыр, буррито, но для меня не очень острый, и бутылочку понравившегося красного вина. По-настоящему перуанская пища!
– Не думаю, что тебе следует много пить.
Сейчас Рафа действительно серьезен.
– Я немножко выпью. Просто чувствую себя не очень хорошо из-за вчерашнего. День был утомительным. Я расстроилась и разнервничалась из-за тех плакатов, которые предупреждали о холере в Трухильо. Меня немного тошнит, но аппетита я не утратила, и это хороший признак, разве нет?
Я его не убедила. Мы молча обедаем, и лишь иногда Рафа, украдкой поглядывая на меня, говорит о работе, о фотографиях, которые он сделал и отдал мне. Меня раздражает официант, который часто подходит к нашему столу.
Пообедав, мы поднимаемся, и я говорю Рафе, что возвращаюсь в отель. Хочу побыть одна, и если жар не пройдет, вызову врача. Голова раскалывается, поэтому так и не осмеливаюсь сказать Рафе об отъезде. Когда собираюсь садиться в такси, Рафа кладет мне в сумку маленький запечатанный конверт желтого цвета.
– Пообещай, что выполнишь указания, написанные на конверте.
Я очень удивлена, но из-за своего состояния не могу как-то отреагировать и спросить, что все это означает. Киваю в знак согласия и закрываю дверцу такси. На светофоре поворачиваюсь и вижу: Рафа стоит на том же месте, очень печальный. Лихорадочно вскидывает руку, как бы прощаясь. Не знаю почему, но я интуитивно чувствую, что больше никогда его не увижу. И он тоже это знает.
23 апреля 1997 года
Вчера приходил врач и поставил мне диагноз: гастрит. Он также посоветовал мне в Испании сходить в больницу и сдать анализы, дабы исключить возможность заболевания сальмонеллезом. Потом я весь день проспала, а перед этим пыталась дозвониться до Рафы, но его мобильный телефон постоянно был вне зоны покрытия. Много раз просыпалась ночью, чтобы вырвать или потому что потела и бредила. Я вспомнила о встрече с Роберто и кошмаре, приснившемся мне прошлой ночью. Воздух стал казаться тяжелым и угнетающим, и у меня было ощущение, что меня хоронят. Из-за постоянной отрыжки в комнате стоял запах испорченного яйца, если не чего-то еще хуже, который, как бумеранг, отскакивал от стен.
Однако сегодня утром мне стало лучше. Лихорадка исчезла также внезапно, как и началась, и теперь я намерена позавтракать и собрать чемодан. Пытаюсь еще раз набрать номер Рафы, но безрезультатно. Либо он сердится на меня, либо знает, что я уезжаю, и хочет избежать тяжелого прощания. Но я не держу на него зла. Чтобы не думать о нем, весь день работаю над отчетом о результатах встреч с клиентами.
Возле отеля меня ждет такси. Прощаюсь с Евой, которая с первого дня мне очень понравилась. Я буду по ней скучать. Не могу скрыть свою печаль, хочется плакать. В такси больше не могу сдерживаться и, не обращая внимания на таксиста, взволнованно поглядывающего на меня в зеркало заднего вида, начинаю плакать и вытирать слезы кусочком туалетной бумаги, которую нашла в сумке. Когда у меня нет бумажных салфеток, всегда ношу с собой немного туалетной бумаги, чтобы вот как сейчас вытереть неуместные слезы, или промокнуть лоб, или просто высморкаться.
Возле указателя регистрации на Испанию ищу билет и паспорт и нахожу маленький конверт, который дал мне Рафа. Очень необычный конверт, запечатанный с помощью красного воска, с инициалами «Р. М.». Узнаю почерк Рафы. На конверте есть еще надпись: «Открыть только во время полета». Прощупываю его, пытаюсь определить содержимое. Он довольно тяжелый. Открою его в самолете, не раньше, хотя и умираю от любопытства. Я пообещала ему.
Сегодня вечером в воздушном пространстве большая турбулентность, сильнее, чем при полете в Перу. Самолет продолжает бросать и тогда, когда стюардессы подают ужин. Я наблюдаю за стаканом с соком, который качается из стороны в сторону, как при сеансе спиритизма.
