Ознакомительная версия.
– Да ничего, все понятно, – Олег Георгиевич убрал фотографии. – Это же скорее к начальнику стройки, я понимаю, а к вам я так, на всякий случай…
Время до обеда тянулось чрезвычайно медленно. За пятнадцать минут до перерыва я все-таки не выдержала.
– Ребята, – обратилась я к «своим» землекопам, к тем, что работали у меня на участке, – давайте заканчивать, мне нужно пораньше уйти на обед.
Прошло еще минут десять, прежде чем я смогла уйти.
– Мариш, вы не ждите меня обедать, я пойду погуляю немного…
– А если Мишель придет? – с легкой усмешкой спросила Марина.
– Не придет, он вчера был, в крайнем случае скажешь, что я обедала.
– Врать?! – засмеялась Марина. – Как не стыдно…
Вымыв руки под краном на краю раскопа, я деловым шагом пошла к реке. Я шла с сосредоточенным выражением лица, держа в руке тетрадь и поглядывая на часы. Весь этот антураж был исключительно для того, чтобы никто не пристал по пути: пусть думают – идет человек по делу, до обеда успеть должен, нечего отвлекать. В общем, обычно это срабатывает. Сработало и в этот раз. Спустившись по широкой лестнице, вскоре я остановилась около камня.
Первый робкий луч солнца коснулся лица, и мальчик открыл глаза. Завертел светловолосой головой, потер щеки и, потянувшись, расправил плечи. Пора. Отец никогда не ругал его за то, что он ночует около камня, лишь бы с рассветом был дома. Андрейка встал, легко и привычно коснулся рукой валунного бока, благодаря камень за защиту и тепло, и быстрым шагом направился к дому. Издалека услышал он колокольный звон, проходя по улице, заметил суетливое движение в соседних дворах, а подойдя к своему дому, услышал плачущий голос матери: «Олешка, где наш сын? Ну почему ты разрешаешь ему ночевать в лесу?» – «Успокойся, Неждана, – голос отца был тверд, – Андрейка придет». Быстро вскочив на крыльцо, Андрейка распахнул дверь: «Мам, я здесь!» Оказалось, что под утро прискакал из пригорода гонец с дурными вестями. Снова сожжены деревни, и враг направляется к городу. Отец, уходя, быстро обнял мать и повернулся к сыну: «Андрейка, идите к камню, просите защиты у медвежьей лапы». И они пошли. Все, кто не мог биться с оружием, все пошли к камню. Дети, женщины, старики. Просили защиты, похлопывая камень по гладким бокам, становясь на колени и прижимаясь к нему лбом. А от камня пошли в церковь белокаменную и там просили защиты, ставили свечи, молились, становясь на колени и прижимаясь лбом к полу. И вернулись с победой мужчины, и даже близко к городу не подошел враг. Но именно тогда впервые услыхал Андрейка, как недовольно сказал священник: зачем, дескать, к камню ходили, только от Бога отвлеклись. Бог великодушен, Он простил людей за то, что сначала к камню пошли, но если и дальше так будет – рассердиться может и лишит город своего покровительства. Странными показались эти слова Андрейке, но переспрашивать он не стал. Ведь главное, что отец вернулся живой и невредимый, а Бог ему помог или камень медвежий – Андрейке было все равно.
Одного взгляда на камень было достаточно, чтобы убедиться в том, что я ничего не перепутала. Четыре глубокие борозды в точности повторяли наклон и расположение царапин на теле бомжа. Вернее, конечно, царапины в точности повторяли следы на камне. И от этого как-то сразу не стало сил, и я тихо опустилась на землю. Мой пенопластовый сидельник при мне, спиной я облокотилась на теплый камень и, устроившись поудобнее, закрыла глаза. Но ни о какой расслабленности не может быть и речи. В голове гулко пульсирует кровь, пальцы нервно и оттого неритмично постукивают по тетрадке, лежащей на коленях, а мысли скачут беспорядочно, и никак их не успокоить, и никак не сосредоточиться. Все путается, и сейчас мне даже не вспомнить, о чем я хотела подумать в тишине. Ага, вспомнила, о странном подслушанном разговоре. Странные угрозы, намек на окровавленную лопату… Меня снова бросило в жар. А может, это связано? В смысле убийство и разговор. А может… Додумать я не успела.
– Ксанка, что случилось?
Я открыла глаза. Станислав Владимирович стоит рядом, засунув руки в карманы своих дорогих джинсов, и требовательно смотрит на меня. Конечно, глупо отрицать, что что-то случилось, но из-за его требовательного взгляда мне снова стало обидно. Я молчу, не просто молчу, а выдерживаю многозначительную паузу с вопросительно поднятой бровью, как тогда, на раскопе. И он снова счел нужным объяснить:
– Бледная, пальцы дергаются, дыхание поверхностное и неровное.
Понятно. Очень квалифицированно все объяснено. Я еще какое-то время молчу, и, надо отдать ему должное, он тоже с честью выдерживает паузу.
– Стас, ты видел фотографии убитого бомжа? – Я тоже перешла на «ты», может, из-за того, что он называет меня Ксанкой, а может, потому, что здесь, рядом с медвежьим камнем, как будто стираются какие-то грани, исчезают надуманные условности и отношения становятся простыми и естественными.
– Нет, фотографии не видел. – Стас опустился на землю рядом со мной, подложил под себя какую-то невесть откуда взявшуюся то ли картонку, то фанерку. – Я его самого видел, в натуре.
Порывшись в кармане куртки, он достал какой-то шоколадный батончик и маленькую коробочку сока. Протянув все это мне, усмехнулся:
– Держи, а то твой Мишель изведется, что ты голодная.
Ну, вот скажите, пожалуйста, откуда он знает про наши отношения? Честно говоря, этот вопрос в любое другое время вызвал бы у меня смех и игривое любопытство. Но сейчас мне не до смеха, совсем не до смеха. Кто-то, что называется, «стучит», что ли? Зачем? Кому это нужно? А может, и тот разговор, случайно услышанный мною, совсем не случаен? И идет какая-то неизвестная мне игра? Все эти мысли вихрем проносятся у меня в голове, опять становится тяжело дышать. Никому нельзя верить?
Я медленно повернула голову, Стас спокойно встретил мой взгляд и, уловив возникшее напряжение, почти ласково сказал:
– Марина рассказала о твоем бдительном друге. Ешь.
Конечно, он меня не успокоил окончательно, но шоколадку и сок я взяла. Есть-то и правда хотелось, несмотря на нервы. А может, как раз из-за них.
– Стас, ты видел царапины на теле?
– Ты сказала об этом капитану?
Я отрицательно покачала головой. Его встречный и почти нелогичный вопрос тем не менее для меня вполне логичен и многое объясняет. Значит, Стас все видел, тоже сопоставил царапины со следами на камне и тоже не сказал об этом милиции. Как интересно, мелькнула у меня довольно неожиданная и отвлеченная мысль, мы понимаем друг друга практически без слов. И тут же эта мысль была перебита другой, более прозаической и от того более страшной. А почему он не сказал об этом милиции?
Ознакомительная версия.
