Как же все-таки ей вернуться в гостиницу?
С трудом сдерживая нарастающую в душе панику, Джессика постаралась не думать о пережитом ею унижении.
— Джесс?
Услышав знакомый голос, Джессика повернулась и увидела спешащего к ней Кейла.
— Где ты был?! — спросила она, не пытаясь скрыть свою досаду и злость.
— А где ты была? Где я тебя только не искал!..
— О, Кейл… — голос Джессики задрожал от облегчения и усталости. — Пожалуйста, увези меня отсюда! Увези меня скорее…
Мужчина в темном патио оглянулся вслед убегающей Джессике. Сначала он сделал такое движение, будто собирался броситься вдогонку за женщиной, с которой только что занимался любовью, но, сделав шаг, остановился в нерешительности. Стук каблуков по каменным плитам тем временем затих, и в темноте громко щелкнул замок стеклянной двери.
Что толку было гнаться за ней? Не было никаких сомнений, что она не только не имела никакого желания видеть его лицо, но и не хотела бы, чтобы он узнал, кто она такая. Ей не нужны были ни его помощь, ни слова утешения. Если бы это было не так, если бы любопытство оказалось сильнее страха, а одиночество — сильнее стыда, она бы осталась.
Помедлив несколько секунд, он все же пошел за ней и, отворив дверь в залу, остановился на пороге и прислушался. Он слышал, как она пробирается к выходу, а поглядев в ту сторону — сумел рассмотреть и ее гибкую, стремительную фигуру, облаченную в светлое платье с золотой вышивкой на плечах. Видимо, она стремилась скрыться до того, как включат свет. А это еще что?
Он услышал и узнал ее резкий голос, донесшийся от самой двери. Потом хлопнула дверь, и мужчина понял, что, кто бы ни оказался у нее на пути, она сумела от него избавиться.
Вздохнув, он поднял руку и потер под маской вспотевшую переносицу. Господи Иисусе, что же он наделал! Ему не следовало заходить так далеко. Как можно было до такой степени потерять над собой контроль?
Мужчина снова вздохнул. План, который он так тщательно продумал, рухнул. Увы, винить в этом он мог только самого себя.
Пожалуй, подумал мужчина в маске, впервые в жизни он действовал чисто инстинктивно, во всяком случае — сначала. Он должен был защитить то, что уже считал своей собственностью, и защитил. А потом, в лучших традициях своей родной страны, он поддался соблазну завоевать понравившуюся ему женщину во что бы то ни стало, и, хотя он сдерживался изо всех сил, неизвестно, чем бы все закончилось, если бы она — совершенно неожиданно — не уступила ему сама.
Все это было совсем на него не похоже. Всего, чего он достиг в жизни, он добился при помощи железной выдержки и тщательного планирования, которое лежало в основе всех решений и поступков, которые могли показаться экспромтами несведущим наблюдателям. Мелодраматическим спектаклям не было места в его жизни, и поддаться соблазну и выступить в роли благородного спасителя было с его стороны просто преступно — особенно сейчас, когда на карту поставлено так много.
С самого начала он не рассчитывал на то, что она сделает шаг ему навстречу, и это было правдой. Это его, впрочем, ничуть не обескураживало. Если бы леди попросила его остановиться — он бы остановился, чтобы потом при помощи убеждения и логики добиться своего, но ему и в голову не приходило, что она может быть столь чиста и невинна
— и в буквальном, и в переносном смысле. Что ж, с его стороны это тоже было ошибкой, за которую впоследствии придется платить по самому большому счету.
Он чувствовал себя негодяем. Он и был им — если судить по тому, как он поступил с нею.
Самое главное, ничего уже нельзя было поправить, и жалеть о том, что сделано, тоже было поздно. Ему оставалось только одно — постараться свести к минимуму возможные неприятные последствия.
Когда он вернулся к стеклянной двери под балконом, она была все так же надежно заперта. Человек с фотоаппаратом исчез. Конечно, можно было поискать в других местах, можно было перерыть весь дом, но он был уверен на сто процентов, что это ничего не даст. Что ж, с фотографиями ему придется разобраться потом, когда они всплывут, а в том, что рано или поздно это произойдет, он не сомневался. Сейчас же ему надо было подумать о том, чем и как можно компенсировать причиненное зло. Это было трудно — если вообще возможно, — но необходимо. Впрочем, он надеялся, что сумеет кое-что предпринять.
Но, Боже, как же хорошо ему было с Джессикой Мередит! Их интимный контакт представлялся ему почти идеальным — ничего подобного он еще не испытывал ни с одной женщиной. И дело было не только в физической гармонии — в душе его зияла пустота, которую Джессика заполняла полностью, помещаясь там как драгоценный камень в сделанной под него оправе, или как статуя святой в специально сооруженной для нее нише. Вот только хватит ли ему смирения, чтобы взирать на нее снизу вверх? Справится ли он со своими плотскими желаниями, чтобы любоваться ею издали?
Что ж, может быть, с Божьей помощью все как-нибудь образуется…
В задумчивости он вернулся к скамейке и нашел свой галстук и накидку. Когда он набросил накидку на плечи, из складок ее что-то выскользнуло вниз. Мужчина наклонился и поднял с каменных плит крошечный золотой диск, усеянный мелкими бриллиантами.
Несколько мгновений мужчина сосредоточенно рассматривал находку, потом негромко рассмеялся.
Ее серьга.
Памятный сувенир, талисман и — быть может — хороший знак, предзнаменование успеха.
Рука его сама собой сжалась в кулак, надежно заключив внутри золотую безделушку.
— Смотрите, что нам только что доставили! — воскликнула секретарша Джессики, появляясь на пороге кабинета. — Сказали, что это — для вас. Кто бы мог подумать!..
Джессика оторвалась от контракта, который она сосредоточенно изучала вот уже полчаса, и сдержанно улыбнулась, предчувствуя розыгрыш. Софи — привлекательная, миниатюрная негритянка — никогда ничему не удивлялась, и если в ее голосе звучало благоговение, это могло означать только одно
— она задумала какую-то шутку.
В руках Софи держала вазу, в которой было по меньшей мере две дюжины роскошных орхидей, и улыбка на губах Джессики стала натянутой.
— Нет, серьезно! — проговорила секретарша. — Похоже, ради вас кто-то обчистил оранжерею.
В груди Джессики шевельнулся ледяной страх.
— Кто прислал эти… замечательные цветы? — проговорила она дрогнувшим голосом.
— Откуда я знаю, — Софи пожала плечами и с преувеличенной осторожностью водрузила вазу на рабочий стол начальницы. — Никакой карточки нет.
Ваза из тончайшего китайского фарфора сама по себе была настоящим произведением искусства. Изящная по форме, она была покрыта блестящей глазуровкой, цвет которой изменялся от желтой меди до красной киновари. Что касалось цветов, то такой красоты орхидей Джессика еще никогда не видела. Их затейливые чашечки казались золотисто-розовыми, словно свежая лососина на разрезе, а зев был густо-зеленым или пурпурно-красным. На лепестках и длинных узких листьях еще посверкивали капельки росы, а в воздухе плыл сладкий дурманящий аромат.
