Однажды Винсент пришел, когда мы уже закрывали зал. Он спросил, можно ли поговорить со мной, когда освобожусь. Потом ждал меня в холле. Выходя, я несла пальто. Он взял его и помог мне надеть. Я видела в отеле мужчин, которые это делали, но мне пальто никто никогда не подавал.
Мы пошли погулять. Был февраль, и на набережной дул страшный ветер. У меня в кармане лежал шарф, но не хотелось надевать его. Боялась выглядеть простовато, как эмигрантка. Но сильный ветер и брызги с океана заставили в конце концов достать шарф. Когда я его повязала, Винсент взял в ладони мое лицо и сказал: «Я могу часами смотреть на тебя».
Я знала, что задерживаться после работы рискованно. Если мать вернется раньше меня, я получу нагоняй. Но меня все это мало беспокоило, пока я шла рядом с Винсентом и держала его за руку. Мы оба были в перчатках. Он так часто и крепко сжимал мои руки, что я до сих пор помню пожатие его сильных пальцев, несмотря на кожу и шерстяную подкладку перчаток.
Мы развернулись, чтобы идти назад, и тут он привлек меня к себе и поцеловал. Рита, это был поцелуй что надо. О, мальчик, мальчик! Я помню его, его губы, приоткрывшиеся навстречу моим, щеки, нос, подбородок. Помню свое волнение. Тепло на холодном ветру. Ко мне никогда никто не прикасался. Я была очень взволнована. Винсент улыбался и успокаивал меня.
В его машине, напротив моего дома, он сказал, что завтра рано утром уезжает, но вернется через две недели. Он дал мне полсотни, пять десятидолларовых бумажек. Сказал, чтобы я купила себе платье, и мы сходим куда-нибудь, когда он вернется. Пятьдесят долларов! Я сжимала их в руке, поднимаясь по лестнице.
В квартире было сумрачно и тихо. Все спали. Моей матери даже не пришло в голову, что я могу вернуться так поздно, поэтому она и не волновалась. Четверо братьев спали в гостиной: в квартире было всего две спальни. В одной спим мы с сестрой Маржи, в другой — мать с отцом. Мальчики спали на диване и стульях, а младший, Джеймс, — на полу, свернувшись на одеяле как собачка. Я перешагнула через него, с содроганием представила, что сказал бы Винсент, если бы увидел, как мы живем.
Я умылась, надела ночную рубашку и скользнула в постель рядом с Маржи. В комнате было душно. Маржи часто простужалась, поэтому мать всегда старалась сохранить в спальне тепло. Какой же это было пыткой неподвижно лежать в душной комнате, в то время как с нетерпением хотелось дождаться утра следующего дня! И двухнедельная разлука с Винсентом станет на один день короче.
В течение последующих дней страх не покидал меня: я целовалась со взрослым мужчиной на набережной!
Но время идет, и я начала бояться другого. А что, если Винсент не покажется мне на глаза когда вернется, или вообще не вернется? Говорила себе, что все будет хорошо. В конце концов, меня поцеловали! Плюс у меня есть деньги! Пятьдесят долларов — как с неба свалились, просто здорово!
Чтобы поддержать настроение, я серьезно занялась покупкой платья. Присматривалась к женщинам, которые входили и выходили из такси. В кино ходила только для того, чтобы посмотреть, как одеваются актрисы. Изучала костюмы в ресторане. Что из этого всего подойдет для обеда с мужчиной, который каждый день носит костюм и галстук? Только теперь могла сказать себе: я знаю, что многого не знаю.
В холле гостиницы увидела рекламу. «Бест», нью-йоркский универмаг, производит выездную распродажу в «Спрей Бич», другом большом отеле. В те дни некоторые из первоклассных магазинов разъезжали по всей стране, продавая свои товары в гостиницах. Я знала, что там есть выбор.
Я надела хорошее платье и боязливо пошла в магазин. Нарядная продавщица подошла ко мне, и я сказала, что собираюсь на танцы в Филадельфию. Подумала, что так будет правильнее. Она ни о чем не стала меня расспрашивать, направилась к вешалке с платьями и начала перебирать их. Затем принесла бледно-голубое атласное платье, облегающее талию, и сказала, что оно подчеркивает фигуру и будет оттенять мои красивые глаза. Оно стоит тридцать пять долларов. Мне не хватало на туфли и чулки, но я была рада потратить и часть своих собственных сбережений.
Спрятать платье от домашних было трудно. Как пронести его по лестнице и не помять? Я знала, что возможности погладить не будет. Пропустив занятия в школе, с платьем в руках я решительно поднялась в квартиру, как будто проделывала это очень часто. Дома никого не было. Я совершенно осмелела, надела платье, прошлась по квартире, присела на валик дивана и положила ногу на ногу. Я воображала, что порхаю по гостиной во время коктейля.
Дверь распахнулась, и вошел отец, пьяный. Он работал в баре, если ему давали возможность работать. Порой он приходил туда таким пьяным, что его отправляли домой. Каждый из нас двоих сейчас был застигнут врасплох — он напился среди дня, а я среди бела дня оказалась на диване в голубом атласном платье. Никто из нас не проронил ни слова. Он покачал головой, и, пошатываясь, отправился в свою комнату. Я подождала несколько минут, потом спрятала платье в глубину шкафа, повесив на него плащ. Когда встретила отца вечером, то с ужасом ожидала скандала. Он опустил глаза и держался как-то застенчиво, неуверенно. Он не помнил дневной встречи.
Винсент вернулся, как обещал, в назначенный день. Когда я его увидела, у меня оборвалось сердце. Я так приукрашивала его в течение этих двух недель, что когда он вошел, то показался мне маленьким, незначительным, не похожим на лихого поклонника, каким я его запомнила. Он смотрел на меня теми же темными глазами, подавал пальто, предлагал руку, и я была на небесах от счастья.
С его слов, он не остановился в «Андовере», потому что не хотел беспокоить. Он думал, что мой босс не одобрит встреч с клиентом. Такого со мной еще не бывало. Я представила, как Винсент, продавая в нью-йоркских ресторанах продукты, думает обо мне и моем боссе. Впервые почувствовала, что обо мне заботятся, и это, оказывается, чертовски приятно.
Мы поехали покататься. Погода была плохая, сырая, шел мокрый снег с дождем. В машине чисто, тепло, пахло жевательной резинкой «Сперминт». Он говорил, что думал обо мне все время, оставаясь один, и считал дни до встречи. В то же время его слова были сдержанными, он не изливал своих чувств. Я верила Винсенту, хотя и не относилась к категории людей, доверчиво распахнутых миру.
Мы вернулись в его комнату в «Сэндпипер». Я знала, что каждый мой шаг — преступление. Даже не преступление, а грех. В гостинице комнаты для мужчин были недоступны женщинам, мне они казались другим миром, почти нереальным. Но попасть туда мне хотелось.
Винсент поддерживал меня за локоть, пропуская первой в двери и в лифт. В комнате он наполнил два бокала из бутылки «Dewars» и сказал, что пить нужно медленно. От виски перехватывало дыхание. Собрав всю свою волю, я выпила весь бокал. Это было мое первое виски. Тепло разлилось по телу, в голову ударило. Винсент сидел на кровати. Я поднялась со стула, подошла и селя рядом.
