- Знаешь, сколько раз, сидя там… За колючкой, я думал о том, как ты? С кем? И сходил с ума от дикой ревности. От бессилия… Ненависти. Как будто мне было мало проблем. Еще и это…
Он смотрел прямо перед собой… Но его взгляд был направлен будто вовнутрь. Мне было по-настоящему страшно. Казалось, он бредит. И только один бог ведал, что ему могло прийти на ум в таком состоянии.
- Не знаю, что ты там представлял, но, думаю, это имело мало общего с действительностью. Примерно в это время я страдала от жуткого токсикоза. И обнималась разве что с унитазом, – деланно весело заметила я, пряча свой страх поглубже. И это, кажется, немного привело его в чувство. Алекс моргнул.
- Что?
- Говорю, я мучилась от токсикоза. У меня был чудовищный токсикоз, знаешь ли, который длился практически всю беременность. Меня мутило от всего абсолютно. Я блевала даже в родзале.
Пока он переваривал информацию, я сходила в кухню, набрала воды и, вернувшись, в который раз протянула ему таблетки.
- Выпей. Да я поеду. Или, может, все же вызвать врача?
- Зачем?
- Чтобы он послушал тебя. И исключил хрипы в легких.
Алекс резко дернул головой, отказываясь от моего предложения. После чего послушно выпил таблетки. И улегся на диван, который я только что перестелила, и, кажется, вырубился в тот же момент. Я покосилась на часы. Остаться с ним я не могла. Поэтому схватила его телефон, завела будильник на оповещение через четыре часа, начеркала на салфетке записку «выпей меня» и на нее же выдавила новую порцию таблеток. Ужасно… просто ужасно хотелось просмотреть список контактов. Сообщений… Поймав себя на этой мысли, я отбросила смартфон и судорожно сглотнула.
Я опоздала. К тому моменту, как я подъехала к дельфинарию, преставление уже давно закончилось. Этель с няней дожидались меня в кафе. К счастью, шоу дочери очень понравилось, и всю дорогу до дома она болтала, не замолкая ни на секунду. А я рассеянно ей улыбалась, думая совсем о другом. Мне чудился Алекс. Зверь, запертый в клетку. Я пыталась представить, что он чувствовал в тот момент, как справлялся, и… меня охватывала такая тоска, что хотелось выть. А еще злость. Жгучая, как кайенский перец. Попадись мне сейчас Сергей – я бы задушила его собственными руками. За то, что он сделал со всеми нами. Я не могла простить. Его. Но, что самое главное, я не могла простить себя. Если бы я только попыталась… Все случившееся так легко было предотвратить. Так легко, господи… А что теперь?
Утром, когда няня пришла, я снова поехала к Алексу. По дороге позвонил Игорь, и я поболтала с ним, делая вид, что все в полном порядке. Я плела паутину лжи, как чертова паучиха. И сама же все сильней в ней запутывалась.
На этот раз мне не пришлось звонить в домофон. Я додумалась забрать ключи с полки. Открыла подъездную дверь, поднялась на шестой этаж. В руке был пакет с ресторанной снедью и букет цветов. Я зачем-то купила цветы, господи… У самой двери замерла. Может, это была плохая идея? А что… что, если он не один?
Какого черта тебя это волнует?! – рассердилась. Резко сунула ключ, но дверь открылась сама. Навстречу мне вышел мужчина. Среднего роста, щуплый, невзрачный. Смерил меня пристальным взглядом и, ничего не сказав, шагнул в лифт. А я, помедлив, вошла в квартиру и замерла с открытым ртом.
Алекс стоял, обернув бедра полотенцем. Одной рукой, ухватившись за косяк, потому что его немного покачивало, а другой вытирал голову старым полосатым полотенцем. У меня пересохло во рту. Я сглотнула, но слюна стала вязкой, словно кисель – лучше не стало. Он повернулся и увидел меня.
Скажи что-нибудь! Не выставляй себя дурой! Я пыталась, но не могла… Не могла. Меня обуял такой дикий голод, что я с трудом заставляла себя оставаться на месте. Хотя мысленно я уже была рядом и слизывала хрустальные капли, собравшиеся на его шее.
- Привет, - усмехнулся он, провел полотенцем ниже по бледной груди.
- Тебе не нужно было купаться, – каким-то чудом выдавила я из себя.
- Я вспотел.
- Ну, и что? Когда температура – нельзя купаться.
- Мне уже получше. Спасибо за лекарства.
- Не за что. Мы же друзья, - чтобы не смотреть ему в глаза, я наклонилась расшнуровать ботинки.
- Друзья, значит?
- Почему нет? У нас… Этель. Мы должны стать друзьями ради нее, тебе так не кажется? – и, не дожидаясь ответа, я подхватила пакет и перевела тему: - Здесь суп. Не бойся, я готовила его не сама. Так что отравление тебе не грозит. Возьмешь цветы? Их надо поставить в вазу.
Пока я разбирала свои котомки, Алекс молча за мной наблюдал, подперев спиной холодильник. Он так и не оделся, и это меня нервировало, чем дальше, тем сильней. От его запаха, смешавшегося с ароматом гортензий, кружилось в голове.
- Ну, вот. Суп еще теплый. А в этом контейнере - ужин. Вижу, у тебя есть микроволновка… Так что погреешь.
Я попятилась к выходу, чувствуя, что еще немного – и просто наброшусь на него, наплевав на все разумные доводы, которые я каждый раз прокручивала в голове, убеждая себя не совершать глупостей.
- Ах да, чуть не забыла. Этель передавала тебе привет… - наши взгляды встретились, он оторвался от холодильника и сделал шаг ко мне, гипнотизируя. Лишая воли.
- Передавай ей тоже.
- Ну, я пой…
Я не договорила. Он заткнул мне рот поцелуем.
(1) Тридцать девятый пирс – пирс в г. Сан-Франциско, который облюбовали калифорнийские морские львы. Достопримечательность.
Глава 8
Александр
Мне было херово. Где-то за неделю до Нового года я почувствовал первые признаки простуды, но поскольку работы было невпроворот – не обратил на них никакого внимания. Сверху давили. Не знаю, почему этим идиотам казалось, будто расшифровать код так просто. Сами-то они не смогли. Жопорукие дегенераты. Так что я сутками торчал у компа. И только изредка отлучался к… дочери.
Я до сих пор не мог поверить, что эта девочка с сахарными щечками – моя. Моя и… Софии. Это, пожалуй, вообще было труднее всего осмыслить. София Гейман – мать моего ребенка. Она носила его в себе. И хоть я сам гнил в тюрьме, часть меня, наверняка лучшая часть, росла в ней и крепла. Соединялась на уровне ДНК. Самом важном, самом глубинном уровне, из всех возможных. Вот ведь как вышло… Мы могли с ней никогда больше не увидеться, могли шагать в разных направлениях, встречаться с другими, строить с ними новую жизнь, и при этом оставаться навеки спаянными. В этой девочке. С моими глазами.
Любил ли я ее? Я не знаю… Я любил в ней нас с Соней. Я лелеял то, что у нас было когда-то, и то, что могло бы быть. Я как дурак прокручивал вновь и вновь в голове нашу жизнь… представлял, какой бы она была, если бы не зона. И эти мысли каждый раз вспарывали мне грудную клетку и рубили сердце в фарш.
Я смотрел на Этель и был благодарен Соне за то, что она сумела обеспечить нашей дочери беззаботную жизнь. Жизнь, в которой, помимо материальных благ, было много любви и смеха. Я задавался одним глупым вопросом… Он не давал мне спать. Смогла бы она любить нашу дочь так сильно, если бы не любила меня? И когда это вновь стало для меня так важно? Ведь я был уверен, что оставил свои глупые чувства в прошлом. В зоне, после всего, что со мной случилось, они казались мне такими… детскими и наивными. Со временем появилась уверенность, что я вырос из этих чувств, как подросток-акселерат - из школьной формы. Я убедил себя даже в том, что между нами не было ничего особенного. А тот фейерверк, что иногда воришкой прокрадывался в мои сны – и был сном изголодавшегося по бабе зэка.
И только снова ее увидев, я понял, как ошибался. Ничего не ушло. Меня тянуло к ней, как и прежде. Это была даже не тяга, а мучительная потребность. Я не знал, почему так сильно нуждаюсь в ней. Иной раз я думал, что Соня стала для меня собирательным образом той… счастливой и беззаботной жизни. И что я не Соню даже хотел вернуть. А ту самую жизнь, которую она для меня олицетворяла.
