Там было тихо, свет уже погасили, и только в углу у окошка маячил чей-то темный силуэт. Лера подошла поближе: по маленькому пятачку между кроватью и столом взад-вперед бродила девушка, совсем молодая, на вид младше Леры. Лицо у нее было потерянным и страдальческим.
— Вас что-то беспокоит? — Лера осторожно дотронулась до ее плеча.
Девушка вздрогнула точно ужаленная.
— Почему вы не ложитесь? — мягко спросила ее Лера.
— Не могу, — пожаловалась девушка. — Вдруг так тревожно стало, сердце точно выскочить хочет. Страшно.
— Ну, что вы. — Лера усадила ее на кровать. — Успокойтесь. Я вам сейчас валерьянки принесу, выпьете, и все пройдет.
Она заглянула в карту пациентки. Там значилось, что у девушки обострение хронической язвы двенадцатиперстной кишки. Анна, в ведении которой находилась больная, назначила ей обычное лечение — физиотерапию и препараты, нейтрализующие желудочный сок. Никаких лекарств, способных вызвать у пациентки внезапные психические реакции, Лера в назначениях не обнаружила.
Вдвоем с подошедшей Настей они как могли успокоили девушку, напоили ее валерьянкой и уложили в постель.
Потом Лера принялась за оформление документации, а Настя отправилась к себе, в сестринскую, разбираться с анализами.
Прошло около часа. Лера так углубилась в записи, что не сразу заметила, как дверь ординаторской приоткрылась. На пороге стояла все та же девушка с язвой.
— Руку жжет, — почти беззвучно, одними губами проговорила она.
— Аллергия? — предположила Лера и тут же вскочила: девушка начала медленно оседать на пол. — Настя! — громко крикнула Лера, кидаясь к двери. — Скорей, сюда!
Влетела перепуганная Настя. Вместе они подняли девчонку с пола и перенесли на диван. По лицу ее разлилась мертвенная бледность, шею и грудь покрывал липкий пот.
— Неужели прободение язвы? — Лера снова и снова листала карту. — Не может быть. Ее и привезли-то не в таком тяжелом состоянии, да и лечение уже дало результаты.
— Давит… здесь, — слабо прошептала девушка, обеими руками держась за грудь.
Леру вдруг осенило. Елки-палки! Как она могла не понять? Жжение в левой руке, давление в области сердца, тревога, потливость — это же все признаки стенокардии. У девицы банальный приступ стенокардии, а они с Настей валерьянкой ее отпаивают.
— Настя, быстро посади ее! — скомандовала Лера.
— Посадить? — изумилась та.
— Да! Ей нельзя лежать, нужно сидеть. У нее сердечный приступ и, видимо, начало ишемической болезни сердца. Дай ей нитроглицерин. Или… нет, погоди…
«Эх, почему сейчас нет в отделении Анны или, на худой конец, Светки? Нитроглицерин резко снижает давление, а у девицы оно и так низкое. Значит, нельзя. Тогда…»
— Валидол и горчичники, — приказала она Насте. Та глянула на Леру дико, но ничего не сказала. Исчезла на три минуты, затем вернулась с лекарством, пачкой горчичников и лотком с водой.
Лера дала девушке таблетку под язык, поставила горчичник на грудную клетку. Через несколько минут пациентка слегка порозовела, из глаз ее ушел животный страх, губы разжались.
— Легче? — спросила Лера, напряженно вглядываясь в ее лицо.
— Легче, — слабо улыбнулась больная. — Никогда такого не было.
— Да уж, вам бы и еще лет двадцать без такого прожить. — Лера покачала головой. — Рановато вы ишемическую болезнь приобрели. Язвы вам мало?
— Это все по наследству, — проговорила девушка. — От матери. У той и язва, и стенокардия — еще с молодости.
— Ничего, — утешила больную Настя. — Подлечитесь. Сейчас и лекарства другие, и методы разные, новые, не те, что во времена вашей мамы.
— Верно, — со вздохом согласилась девчонка.
Отправив пациентку в палату, Лера и Настя, чтобы развеяться, пошли на заветный балкончик.
— Ну мы и дали! — сокрушалась Лера, не замечая, как жадно, точно Анна, хватает из протянутой Настей пачки сигарету. — Хорошо еще, что она до ординаторской дошла, а не в коридоре завалилась. То-то здорово было бы.
— Расслабься, Леруся, — уговаривала ее Настя. — Ничего бы не случилось. Позвонили бы в реанимацию.
— Типун тебе на язык! — рассердилась Лера. — Тьфу, у самой сердце схватило.
— А я вчера письмо от Гошки получила, — невпопад сказала Настя и неожиданно низко перегнулась через перильца. Так низко, что Лере показалось — она сейчас сверзится вниз с пятого этажа.
— Очумела?! — Лера схватила девушку за плечи, потянула к себе.
Настя, смеясь, подняла голову:
— Испугалась?
— Идиотка! Решила покончить собой, не вынеся разлуки с любимым?
— Вовсе нет. Я часто так делаю. Мне нравится — висишь вниз головой, смотришь на землю. Точно летишь.
— Правда чокнутая. — Лера сердито пожала плечами. — Долетаешься как-нибудь. Голова закружится — и привет родителям. Что пишет твой герой?
— Ничего нового. — Настя вздохнула. — Опять с кем-то подрался. Причем он же и виноватым оказался, его на губу посадили. На трое суток.
— Может, ему стоит быть погибче? — предположила Лера. — Не пускать в ход кулаки чуть что?
— Ты не понимаешь, — тут же вспылила Настя. — У него же чувство собственного достоинства! Он его защищает. Поняла?
— Угу. — Лера сосредоточенно втянула табачный дым и вдруг спохватилась: — Ой! А Машка-то! Ей же давно пора спать.
В сестринской, однако, Машки не оказалось. Заяц сиротливо сидел на диванчике, рядом с ним аккуратно лежал огрызок яблока, а самой девочки не было. Не нашли ее Лера с Настей и в ординаторской.
— Ну, попляшет она у меня! — пригрозила Лера, стараясь гневом подавить овладевающее ею волнение. — Найду, выдам по полной программе.
— Давай я в туалете посмотрю, — предложила Настя, — а ты загляни в палаты.
— Там уже все спят.
— Может, она зашла, да заплутала в темноте. Глянь на всякий случай.
Настя убежала в конец коридора, а Лера, все больше нервничая, начала осторожно приоткрывать дверь в каждую палату. Везде было темно, больные спали.
К тому моменту как Лера обошла семь палат, руки у нее уже ходили ходуном. В мыслях она рисовала себе страшную картину, как девочка потихоньку вышла на лестницу, спустилась в подвал и свалилась там куда-нибудь в темноте. Лера толкнула очередную дверь и застыла на пороге.
В палате слабо светил ночничок. Скворцов дремал, натянув на голову одеяло. Посреди комнаты на стуле сидела Машка. Одна ее косичка была спущена на грудь, другая перекинута через плечо на спину, подбородок гордо и даже высокомерно поднят, а руки манерно скрещены на животе.
Напротив нее на кровати сидел Шаповалов и старательно водил карандашом по блокнотному листку.
— Маша! — выдохнула Лера. — Ты здесь!
— Я только на чуть-чуть. — Девочка виновато хлопнула глазами. — Дядя Андрей сейчас меня дорисует, и я уйду, ладно?
Андрей прервал свое занятие и вопросительно взглянул на Леру.
— Да ты… — грозным шепотом начала Лера. — Как ты могла? Где я тебе велела быть? Почему ты ушла без спросу? Мы чуть с ума не сошли, все палаты проверили! Ну, ты и получишь!
Машка скуксилась, нос ее наморщился, губы скривились.
— Не ругайте вы ее так, — попросил Андрей. — Она недавно пришла. Вышла в коридор и перепутала двери. Вот и попала сюда.
— Немедленно идем спать, — приказала Лера дочке. — Как не стыдно, тут больные, а ты им не даешь отдыхать.
— Да я уже наотдыхался за целый-то день. — Андрей усмехнулся и протянул девочке листок. — На. Почти готово. Нравится?
— Ага! — воодушевленно произнесла Машка, разглядывая портрет. — А можно я маме секрет скажу?
— Нельзя, — поспешно откликнулся Шаповалов. — Мы же договорились.
— Ну, пожалуйста! Ей будет приятно.
— Какой еще секрет? — недоуменно спросила Лера.
— Маша, — строго предупредил Андрей, — не смей!
— Скажу! — Машка хитро прищурилась, вытащила из-за спины косичку и, теребя ее, торжествующе проговорила: — Мам, он и твой портрет нарисовал. Даже лучше, чем мой. Пусть покажет.
— Вот и имей после этого дело с девчонками. — Андрей шутливо нахмурился, однако Лера заметила, что он немного смущен, хоть и пытается это скрыть.