Мнения публики разделились: кто-то вопил, что олигархи совсем распоясались, живут, как хотят, и пора бы уже прижать их к ногтю. А еще лучше, начать вешать на опорах уличного освещения, предварительно раскулачив. Кто-то высказывался, что в аварии виноват водитель Тойоты, не справившийся с управлением. Мол, нет опыта, нечего и лезть. Наверное, в чем-то правы были и те, и другие, и истина, как обычно, лежала где-то посередине.
Я старалась, как могла, не обращать внимания на всю эту шумиху, раздуваемую в прессе. Уже назначив Плетнева виновником смерти моих родных, я с нетерпением ждала суда.
Адвокаты не солгали — Плетнев не думал прятаться. Его не задерживали, ограничились подпиской о невыезде. На суд он явился все в той же компании лощеных юристов, а я, до боли сжав кулаки и вспарывая ногтями мягкую сердцевину ладоней, не могла оторвать от Плетнева глаз. Мне нужно было видеть, что ему тяжело. Что смерть близких мне людей, виновником которой он стал, не дает ему жить спокойно. Что ему больно, в конце концов.
Напрасно я старалась — Плетнев выглядел совершенно невозмутимым, только глаза были такими же пустыми, как у его адвокатов.
Он не был красив, вопреки представлению романтических дам об очень богатых мужчинах. Высокий и жилистый, из-за чего на нем превосходно сидел дорогой и стильный костюм. С сединой на висках, насупленными бровями и морщинами, прорезавшими довольно привлекательное лицо. Сидел в этой нелепой клетке для обвиняемых, как тигр в зоопарке. В зал не смотрел, лишь изредка обращал внимание на своих юристов. Один. Холодный и равнодушный.
В этом зале я тоже была одна, и это странным образом роднило меня с Плетневым.
Заседание было объявлено закрытым, а Валентина, готового составить мне компанию, я оставила дожидаться в машине. Мой адвокат занял место рядом со мной, но чем он мог мне помочь, разве что скорбным выражением лица, да редкими фразами типа, держитесь, все будет хорошо. Разве уже может быть хорошо?
У здания суда бесновались журналисты, охочие до сенсаций, и еще толпа каких-то непонятных людей с плакатами.
В перерыве я спросила у адвоката, кто эти люди. Услышав ответ, в очередной раз убедилась, что добиться справедливого, по моему мнению, приговора для Плетнева, будет нелегко.
Он был не просто богат. Говорят, он был сказочно богат. И чертовски удачлив. А еще неимоверно щедр. Основанный им благотворительный форд, и кажется, не один, был на слуху у всей страны. Плетнев помогал детям, старикам и даже бродячим животным. Ну, прямо Дед Мороз с мешком подарков.
И теперь эти люди, к судьбе которых Плетнев, в свое время, не остался безучастным, пришли, чтобы поддержать своего кумира.
Хорошо быть добрым, когда карманы лопаются от денег.
Кончено, я была не права. Конечно, за меня говорило мое горе и еще абсолютно понятное желание найти виновного и наказать. Возможно, познакомившись с Виктором Плетневым при других обстоятельствах, я бы признала и его ум, и хватку, и существенный вклад в благотворительность, и массу других положительных качеств. Хотя, где бы мы с ним пересеклись, если бы не эта авария? Я и олигарх Плетнев вращались на совершенно разных орбитах, и о таких, как он, я лишь изредка читала в новостях, если удавалось выкроить хоть чуточку времени.
Адвокат Плетнева разливался соловьем. Да, его подзащитный нарушил правила движения. Да, он, в некотором роде, спровоцировал аварию. Но у него есть и смягчающие обстоятельства. Господин Плетнев был в состоянии глубокого душевного волнения, вызванного переживаниями за свою драгоценную супругу. Госпожа Плетнева имела некоторые проблемы со здоровьем, и в том день даже вынуждена была обратиться к врачу. Чем таким ужасным болела Мири Плетнева не сообщалась, на мой взгляд, женщина была настолько здорова, что на ней можно было пахать. Кстати, в зале суда ее не было. Мири Плетнева, под прицелом журналистских камер, проводила мужа до дверей, поцеловала и осталась ожидать в машине.
Адвокат все говорил и говорил, все представлял какие-то справки и просил приобщить их к делу. От его голоса у меня нечеловечески разболелась голова. Понимая, что еще чуть-чуть и я просто упаду в обморок, осторожно поднялась и пошла к выходу из зала, стараясь идти как можно более тихо.
В этот самый момент Плетнев поднял глаза, и мы встретились взглядами. И, несмотря на слова его адвоката о том, что Плетнев раскаивается и сожалеет, я поняла: ни черта подобного. Виктору Плетневу было просто плевать.
День оглашения приговора я помню так хорошо, словно это случилось только вчера.
Я не витала в облаках, прекрасно понимая, что Плетневу не грозит ни плаха, ни колымские лагеря, ни пожизненное заключение. На заседание приехала чуть раньше и, сидя в машине, наблюдала за тем, как он приехал. Как вышел из машины, и его тут же окружила толпа журналистов. Следом за Плетневым из дорогого автомобиля показалась его жена. Поцеловала мужа, улыбнулась на камеру, махнула кому-то рукой. А потом Плетнев в плотном кольце охраны вошел в здание суда.
Я кивнула Валентину и пошла следом за Плетневым, нацепив темные очки в пол-лица и подняв повыше воротник плаща.
Мне не терпелось узнать приговор. Но я оказалась совершенно не готова к тому, что услышала. Когда судья зачитала приговор, поначалу подумала, что неправильно поняла услышанное. Потом — что ослышалась. Вопросительно посмотрела на своего адвоката, он понял мой невысказанный вопрос и кивнул, подтверждая, что слух меня не подвел.
Плетнев отделался двумя годам условного осуждения. Двумя годами! За четыре загубленные жизни! Когда я в полной мере осознала услышанное, моему возмущению не было предела. Я сидела на скамье и смотрела, как человека, по вине которого погибла моя семья — родители, муж, мой маленький сын, освобождают из-под стражи. В голове билась лишь одна мысль: неужели все закончилось? И сейчас Виктор Плетнев сядет в свой шикарный автомобиль и отправится домой? И будет жить, как раньше, словно ничего не случилось? И не было этой ужасной аварии. Не горел белый внедорожник, не погибли люди….
Не может этого быть. Он виновен и должен ответить за свой поступок.
Мы с адвокатом вышли на улицу, Валентин уже стоял у дверей суда. Оттеснил адвоката, усадил в машину.
— Я не хочу ехать домой, — глухо сказала я.
— Хорошо, — согласился Валентин.
Он привез меня к себе, в однокомнатную квартиру в Ясенево. Помог есть на диван, принес большую кружку горячего чая и на моих глазах влил туда добрую порцию коньяка.
— Пей, — переходя на «ты» скомандовал он и протянул мне напиток. — Тебе сейчас надо.
Я сделала глоток, обожглась и закашлялась.
— Пей, — упрямо повторил Валентин.
Захлебываясь, я выпила огненный чай с коньяком, или скорее, коньяк с чаем. Спиртное, попавшее в пустой желудок, подействовало почти мгновенно. Из меня будто вынули стержень. Я закрыла лицо руками и разрыдалась. Плакала, некрасиво размазывая слезы по лицу.
Валентин неожиданно опустилась передо мной на колени, обнял и притянул к себе.
— Ядвига!
Он рвано вздохнул и поцеловал меня. Сначала легко, будто успокаивая, а потом сорвался. Глаза, нос, лоб, щеки… Впился к губы, скользнул языком в рот.
Это было ужасно неправильно, мне нужно было его остановить. Но вдруг сделалось абсолютно все равно, что происходит со мной и моим телом. Какая разница, что будет дальше?
Валентин обманчиво принял мою безучастность за согласие. Поцелуи стали настойчивее, руки проникли под одежду, сжали грудь сквозь кружево бюстгальтера. Он опрокинул меня на диван, дернул молнию на юбке. А я …. Я просто закрыла глаза и постаралась не думать о том, что со мною происходит.
Слышала шелест одежды, мужское тяжелое дыхание… Проникновение было болезненным, но и тогда я осталась безучастной. Валентин что-то шептал, слова доносились словно сквозь вату. Я попробовала вычленить хоть букву, но ничего не смогла разобрать.
Ощущение чего-то чужеродного во мне вдруг вызвало чувство брезгливости, и я попыталась сбросить мужчину с себя. Но Валентин проигнорировал мои слабые попытки, не обратил на них никакого внимания, лишь задвигался сильнее, проникая глубже, так, что стало больно. Я снова дернулась, пальце впились в мужские плечи, желая оторвать от себя этого мужчину. Валентин схватил меня за руки, блокируя попытку сопротивления, дернулся и с протяжным стоном кончил.
