Потому что у коробок был очень характерный цвет, и их перевязывали белые, атласные ленты. И их было четыре.
Я села на кровать и медленно открыла первую, понимая, что мне трудно дышать.
Набор сережек. Бриллианты в форме цветка. Великолепные. Не громоздкие. Блеск и дизайн говорили все. Тот факт, что застежка завинчивалась, свидетельствовал о том, насколько дорого они стоили. Вам бы не хотелось потерять эти серьги из-за расстегнувшейся застежки.
Во второй коробке лежало ожерелье — изящная цепочка из белого золота с россыпью бриллиантов в форме цветков в тон сережкам. Кулон больше сережек, он выделялся, но не бросался в глаза.
В третьей — бриллиантовый браслет из тех же цветочных гроздьев. Необыкновенный и, должно быть, в пять раз дороже сережек и ожерелья, потому что все бриллианты соединялись толстыми звеньями из белого золота.
Я надела сережки и ожерелье, но с браслетом не справилась, застегнуть его одной рукой было слишком трудно.
Затем я повернулась к последней коробочке.
О ее содержимом я догадалась по размеру. И, открыв, поняла, что не ошиблась.
Бриллиантовое обручальное кольцо, огранка достойная принцессы, камень даже близко не был маленьким, белое золото, бриллиант выступал над ведущим к нему двойным рядом множества гораздо меньших по размеру бриллиантов, но их было очень много.
Я уставилась на кольцо, думая, что Тай Уокер со всей серьезностью подошел к делу.
Взяв его, я задержала дыхание, полностью перестала дышать, когда оно застряло у костяшки пальца, глубоко вздохнула, запаниковав, что окажется слишком мало, а затем оно скользнуло по костяшке вниз, уютно строившись у основания пальца. Ни за что не спадет. Село идеально.
— Черт, — прошептала я, уставившись на прекрасное кольцо, чертовски здорово смотревшееся на моем пальце.
Затем раздался стук в дверь. Я подскочила, затем поспешила открыть и увидела человека, державшего вешалку с застегнутым на молнию чехлом для одежды, и умудрявшегося держать четыре коробки в другой руке.
— Пошив за час, — объявил он.
Вот так. В Вегасе можно купить все, что угодно.
Улыбнувшись, я его впустила, он поставил коробки на тумбу, повесил вешалку в шкаф, я дала ему десятку, он улыбнулся и поспешил уйти. Я подошла к коробкам — стенки из белого картона, но верх из прозрачного пластика. Я стала их перебирать. Четыре рубашки. Одна темно-серая, одна темно-лавандовая, одна темно-синяя и последняя — серо-голубая.
Душ выключился, но Уокер не вышел, поэтому я перестала рыться в его вещах и занялась последними приготовлениями, другими словами, духами, дезодорантом, блеском для губ и перекладыванием необходимых вещей из сумочки в новый атласный клатч с застежкой из горного хрусталя в тон туфлям.
Когда он вышел, я сидела в кресле и надевала атласные босоножки с открытым носком на шпильке и ремешком на щиколотке с пряжкой из горного хрусталя.
Затем мои пальцы замерли на пряжке, я подняла голову и увидела, что на моем женихе нет ничего, кроме полотенца.
Я была права. Сплошные мускулы. Много, и все мощные.
И я оказалась права еще в одном. По тому, что мне удалось разглядеть, у него была идеальная кожа.
Как с татуировками, так и без них, потому что они смотрелись на нем потрясающе, его кожа была совершенна. Татуировки были большими. Очень. Их было две. Одна покрывала значительное пространство, изгибаясь и закручиваясь, от левого запястья, вверх по предплечью, через все плечо, шею, верхнюю часть спины, змеясь спереди по груди, животу, прессу, наполовину покрывая массивный, мускулистый торс, часть этого великолепия уходила еще дальше, вторгаясь на правую сторону верхней части тела, огибая тело слева и ведя к еще большему количеству чернил на спине, извиваясь вниз, чтобы соблазнительно исчезнуть в полотенце. Другая татуировка представляла собой линию интригующих символов, шедшую по внутренней стороне правого запястья, и заканчиваясь наверху предплечья.
Большая татуировка представляла собой удивительное произведение искусства. Татуировка поменьше была не такой крутой, но все равно завораживающей. Тем не менее, меня слишком ошеломило все увиденное, и то, как прекрасен каждый дюйм его тела, чтобы обращать внимание на татуировки.
Он порылся в сумке, собранной Шифтом, и вытащил пару черных трусов.
При появлении нижнего белья, я снова опустила голову к босоножкам. Из-за дрожащих пальцев мне потребовалось некоторое время, чтобы справиться с застежками. К моменту, как я подняла глаза, он уже был в темно-серых костюмных брюках и натягивал серо-голубую рубашку.
— Мне нужна твоя помощь с браслетом, — сказала я, и мой голос прозвучал странно хрипло.
Его взгляд остановился на мне, он кивнул, но продолжал застегивать рубашку.
— Э-э… просто интересно, — продолжила я, вставая. — К чему столько украшений?
Подняв руку, я коснулась бриллиантов на шее.
— Человек в вестибюле? — ответил он.
Я кивнула, понимая, кого он имеет в виду.
— Следит за мной. Следит за тобой.
Я снова кивнула. Я это знала, и все равно от его подтверждения внутренности скрутило. Я также полагала, что это объясняет окольный путь, по которому мы прибыли в Вегас. Этот человек следил за нами, Уокер это знал и пытался либо избавиться от него, либо поиграть.
— Он меня знает, — продолжал он.
Я снова кивнула.
— Знает, как я отношусь к своим женщинам.
Я снова кивнула, но при этих словах почувствовала в груди сжатие, так, что мне стало трудно дышать.
— Он будет ожидать побрякушек, — закончил он.
От этой информации я впервые в жизни должна была приложить сознательное усилие, чтобы сделать вдох.
Я пыталась обрести голос, а потом сказала:
— Здесь много побрякушек, и я не знаю…
— Премиальные.
Я моргнула и спросила:
— Что?
— Тебе. Премиальные.
Грудь вновь сжало, но я почувствовала, как внутрь проникает странное тепло.
— Тай, — прошептала я.
Он закончил застегивать рубашку, подошел к кровати, взял браслет и приблизился ко мне. Низко наклонившись, схватил меня за запястье и приподнял. Он застегнул его со знанием дела, словно делал так раньше. Часто.
Потом убрал руки, но его взгляд встретился с моим.
— Мое дело очень для меня важно. Ты помогаешь мне с ним. Я это ценю. Премиальные.
Затем, не сказав больше ни слова, он подошел к столу и порылся в куче пакетов, которые, за бриллиантами, предстоящей свадьбой и всем прочим, я не заметила. Он вытащил глянцевый пакет, такого же цвета, как коробки, все еще разбросанные на кровати, и достал оттуда еще две коробочки. Открыв первую, извлек запонки и вставил их в манжеты. Открыв вторую, вытащил что-то еще и положил в карман брюк. Позже я узнаю, что это наши обручальные кольца.
Потом подошел к сумке, порылся в нем и вытащил носки.
Пять минут спустя мы вышли, а он на ходу поправлял воротник пиджака.
Через двадцать минут мы уже стояли в часовне любви Либераче.
Чуть больше пяти минут спустя Уокер расплатился за свадьбу, букет и фотографии.
Через минуту его рука легла на мой локоть, пальцы сжались, странный, сильный жар опалил кожу там, где он меня касался, и он повел в свободный угол, — небольшое пространство, но единственное, лишенное счастливых, в скором будущем связанных навеки (возможно), голубков.
Он опустил руку, и мой разум сосредоточился на прикосновении, которое все еще жгло кожу на локте. Потом мой взгляд зацепился за что-то, и я заставила себя сосредоточиться.
Напротив, в серебряной позолоченной раме, висело зеркало в полный рост, и в нем отражались мы с Уокером.
Я была одета в ярко-розовое шелковое, плотно облегающее платье до колен, без рукавов, лиф имел широкий v-образный вырез, с намеком на декольте, подчеркивающий пышную грудь, материал скользил по плечам, уходя сзади в еще один v-образный вырез, обнажающий спину до линии бюстгальтера. Волосы я завила и оставила распущенными, так что, казалось, их намного больше, чем обычно, а обычно их было много. На мне были фантастические туфли. Бриллианты — и того более. Вне конкуренции.
