Сколько времени просидела так на холодных ступеньках, не помню. Пришла в себя от ощущения теплоты, что чувствовалась на моем плече.
‒ Ева Александровна, с вами все в порядке? Вы бежали так, будто за вами сам дьявол гнался, ‒ и девушка присела со мной рядом.
Хуже, Оля, хуже, он будет страшнее самого дьявола, но ей этого не стоило знать.
‒ Вы белее мела, вот выпейте, успокойтесь.
Интерн протянула в мою сторону пластиковый стаканчик с водой. Спасательная прохлада не принесла нужного облегчения, но хотя уняла бушующий пожар чувств внутри меня.
‒ Мне бы сигарету, ‒ я никогда не курила, но почему-то именно здесь и сейчас захотелось почувствовать вкус табака. И так некстати вспомнила, что молодая девушка вредила своему организму куревом.
Оля спешно достала из кармана пачку, открыла и протянула в мою сторону, следом чиркнула зажигалкой. Едкий дым заполнил мои легкие и рот, я закашлялась, но упорно продолжала подносить к губам тлеющую сигарету. Чувствовала себя этой самой сигаретой в руке. Отличало нас одно. Она только начала тлеть, я же давно сгорела, не оставив после себя ни единого следа, есть только тело, без радостных чувств и эмоций внутри.
‒ Оля, ты иди, успокой всех. Со мной все хорошо. Иди, передай остальным, что со мной все в порядке, пусть делают свою работу дальше. Я скоро подойду, иди.
Мне надо было взять себя в руки, присутствие интерна отвлекало и сбивало с нужного русла. Сбивала мой настрой.
Девушка еще какое-то время понаблюдала за мной, ее глаза то расширялись, то сужались, будто выискивали на мне раны, и, не найдя ничего подозрительного, она исчезла за дверью. Я повертела в руках оставшуюся половину сигареты, бросила на пол и со злостью втоптала в бетон. Будто это возможно? Как невозможно забыть его и боль, что он мне причинил когда-то.
Я шла по коридору обратно в кабинет, словно на эшафот. Медсестры опускали головы, но я все равно чувствовала их взгляды. Не хватало кричащей толпы и прогнивших помидоров, что кидали бы в виновного. Есть ли моя вина во всем этом? Я уже сполна расплатилась за всё…
На посту медсестры хоть и волновались за меня, но старались не смотреть в мою сторону. Они были напуганы, до этого дня мое поведение ничем не было запятнано, на работе я всегда была собрана, организованна. Меня невозможно было сбить с толку. Сегодня все это рухнуло за секунду. И они не знали, что ожидать от меня. Разберемся с этим потом. Я стояла около закрытой двери, за которой меня ждал он. Вдохнула и нажала на ручку.
‒ Извините, вы напомнили мне одного человека, которого я не могу вспоминать без боли, ‒ в кабинет я все-таки зашла, чтобы отказать ему в консультации и распрощаться с ним.
‒ Сочувствую, ‒ в его голосе были слышны отголоски сожаления и поддержки.
‒ Ничего, я уже почти привыкла. Просто не ожидала явного сходства с вами. Для меня это было слишком неожиданно. Столько времени прошло, я до сих пор не привыкла. И простите меня еще раз, но… Думаю, что я ничем не могу вам помочь, ‒ с этими словами я развернулась и собралась уходить, не попрощавшись.
Меня не волновала моя выходка, то, как она будет выглядеть со стороны, как к этому отнесется главврач. Он и сам имеет право практиковать. Пусть Капрал сам займется этим пациентом.
‒ Но Павел Николаевич заверил меня в обратном, да и в столице говорят, что лучше вас в этом вопросе никого нет. Значит, все вранье?! ‒ его голос отдавал металлом, будто молотом ударяли по наковальне и выносили мне приговор.
Я остановилась у двери, но продолжала стоять к нему спиной, сил ни на что больше не было.
‒ Павел Николаевич поспешил с выводами. Я не могу оказать вам помощь, я не вправе это делать. Прощайте…
И я ушла, смогла сдержать себя, заставив не поворачиваться к нему лицом. Прошла по длинному коридору, пробежалась вниз по лестнице, выскочила на улицу прямо в рабочей одежде и подбежала к машине, едва сдерживая горькие слезы. Но меня ждало разочарование. Едва не топнула ногой от злости на саму себя, придется возвращаться обратно, за ключами, сумкой и пальто. Отмахиваясь от обеспокоенных взглядов медсестер, как от назойливых мух, дошла до кабинета. Он оказался пуст. Слава богу! Схватила свои вещи и спустилась вниз, на этот раз на лифте. На дрожащих ногах дошла до парковки. Знала, что в таком состоянии нельзя садиться за руль, но всё же завела мотор. Машина дернулась с места, унося меня из моего же ада, от которого нельзя было уехать…
Глава 7.
Антон
Очередная больница встретила меня привычным запахом лекарств и хлора. Не почувствовав привычной щекотки в носу, вздохнул облегченно. Видимо, за все время, что мы с дочерью провели в похожих стенах, мой организм привык ко всем больничным запахам. Прошелся взглядом по первому этажу. Все копошились, куда-то торопились, кого-то искали, подсовывали бумаги на подпись. На мой взгляд, больница ‒ это как муравейник, бесконечно в движении и беспрерывной работе.
Охранник на посту зацепился за меня своими любопытными глазами. Со стороны я смотрелся подозрительно: мужчина в черном пальто, без портфеля, еще и застыл недалеко от входа. Неторопливым шагом направился к пожилому мужчине.
‒ Я к Павлу Николаевичу, ‒ без лишних слов сразу перешел к делу.
‒ Как же, меня предупреждали. На лифте до четвертого этажа и направо. На двери табличка висит, ‒ узнав, что к чему, у охранника опустились напряженные плечи.
Кабинет главврача нашелся сразу. Секретарша приветливо пригласила пройти внутрь. Скорее всего, ее предупредили, кто я такой. В такие места не часто заглядывают люди моего уровня. Городок, хоть и находится недалеко от столицы, был сравнительно маленьким, всего лишь больше пятисот тысяч человек, ни в какое сравнение со столицей, где больше десяти миллионов жителей, и он рос с каждым днем.
Вспоминаю, зачем сюда пришел. Павел Николаевич еще при разговоре по телефону намекал на непростое положение дел, когда я попросил устроить для меня встречу с одним из врачей их больницы. С одним из лучших врачей, по слухам. А слухи в таких делах не врут. Главврач предупредил, что Ева Александровна Громова, оказывается, своеобразный человек, не жаловала встречу с родителями даже своих пациентов, не говоря уже о посторонних, но молва о ней ходила и по столице. Лучшего врача было не найти, если только за границей, но нам путь туда пока был заказан. Моя девочка не сможет осилить перелет. Главврача пришлось уговаривать пару дней, пообещав посильную финансовую помощь.
К Еве Александровне я шел один. Павел Николаевич лишь улыбнулся и сказал, что дальше я сам. Шел к ней в кабинет и нервничал. Да и внешне выглядел глупо, в бахилах и с пальто, перекинутым через руку, к томук же, медперсонал провожал меня любопытными взглядами. Я привык к такому, но это была не моя территория, что слегка меня напрягало. Еще и имя врача заставило меня вспомнить девчонку, которая не желала покидать мое сердце ни при каких обстоятельствах. Она тоже была Евой, моей первой любовью, моим спасением, моим лучиком света в темном царстве.
Рос я без отца, только с мамой и бабушкой. Воспитанием занималась бабушка, используя метод пряника. Кнутом в нашей семье единолично владела мама, приходила домой дико пьяная от очередного своего любовника и начинала учить меня жизни. В такие минуты я старался уловить ее каждое слово, не потому, что она говорила умные мысли. Мама вспоминала отца и ругала его последними словами. Я ждал, что однажды она не вытерпит и оговорится, назвав кроме имени ещё и фамилию. Мне было известно немного: он богат, живет в Москве, и его зовут Григорий. В строке отец в свидетельстве о моём рождении хоть и стоял прочерк, но отчество у меня было настоящее. Ребенка он не хотел признавать, и мама бросила учебу. Бабушка на себя взяла все заботы обо мне, пока мама гуляла по клубам и искала для меня очередного нового папу.
Бабушка оставила меня в конце зимы, когда до выпуска оставалось пару месяцев. Еле дожидался звонка и после школы бегал к ней на кладбище, делиться своими успехами, потом проводил время во дворе с пацанами, ждал, когда мама отправиться на очередную «охоту». Возвращался домой и допоздна сидел за учебниками, помня слова бабушки.
