«Помни, чтобы чего-то добиться в этой жизни, надо много знать, для этого надо усердно учиться. Хоть как ты одевайся, хоть с кем дружи, но твоя голова всегда должна быть ясной и чистой. Эту жизнь можно победить умом и только умом. И кто еще покажет мне мир, если не ты», ‒ говорила она, поглаживая меня по голове.
К тому времени мы уже встречались с Евой. Она была интересной девчонкой, одевалась и красилась своеобразно, причисляя себя к субкультуре готов. Мрачные ребята, но она даже в своем странном прикиде оставалась бойкой, смешной и боевой. Вначале бабушку пугал ее вид, но вскоре Ева смогла покорить ее своей добротой и искренностью. Помню, бабушка связала Еве черный теплый шарф на зиму и такого же цвета варежки. Она так радовалась этому, прыгая на нашем старом диване, который готов был развалиться после ее очередного прыжка…
Постучал в дверь, но в ответ мне была тишина. Заглянув внутрь, увидел молодую женщину, что сидела ко мне почти спиной, и никак не реагировала на окружающих и, собственно, на стук. Она и есть Ева Александровна, Павел Николаевич говорил, что других женщин врачей у них в хирургии нет. Я почти вплотную подошел к ее столу и поздоровался. Сомнений, что передо мной кто-то другой, не осталось: услышав свое имя, она вышла из состояния оцепенения.
Женщина подняла на меня свои глаза, и в них отразился такой ужас, будто перед собой она увидела что-то страшное. Не скрою, я ожидал совсем другого отношения ко мне, что передо мной будут лебезить и стелиться ковром, выманивая у меня как можно больше средств, для пожертвования. Даже готов был к тому, что Ева Александровна откажет мне при встрече лично в лицо. Но только не такого эффекта. Девушка, которая сидела напротив меня, и которую я видел в первые, широко раскрыла глаза, и ее лицо исказила гримаса боли. Ужас в ее глазах исчез, на место него пришли другие чувства. Она до того сжала зубы, что я услышал скрежет зубов, увидел, как ее лицо пошло красными пятнами, еще немного и она накинется на меня с кулаками…
Но вот с чего бы вдруг?
Антон
Я лихорадочно пытался вспомнить ее лицо, не встречались ли мы с ней раньше, но мозг не выдал такой информации. Да и ее пепельные волосы я бы запомнил, они были необычного цвета и короткие. Я предпочитал противоположный пол с длинными волосами, мне казалось, что это атрибут их женственности. У нее они доставали до плеч и только подчеркивали ее красоту. Она разжимала кулаки, то снова сжимала их обратно, пытаясь взять себя в руки, но у нее это плохо получалось. Дальнейшие действия, произошедшие в кабинете, заставили меня засомневаться в ее адекватности, и стоило ли приезжать сюда. Женщина взглянула на меня ненавидящими глазами и выбежала из кабинета. Для красоты картины не хватало ее возмущенных возгласов, и чувственная сцена для сериала была бы готова, смотри и наслаждайся.
Я так и остался стоять на своем месте, не зная, что мне делать дальше. Уходить или стоит попытаться дождаться ее и стребовать с нее объяснений по поводу ее странного поведения. В приоткрытую дверь заглянула медсестра и посмотрела на меня шокированным взглядом. Я такой страшный или я чего-то не понимаю. Это не больница, а дом страха какой-то. Под ее царапающим взглядом поднял воротник водолазки, пряча татуировку на шее. Может их смущает надпись, которую они как-то сумели расшифровать, сделанная на языке рун?
‒ У вас все хорошо? Что-то не так с Евой Александровной? ‒ женское любопытство всегда побеждало остальные чувства.
‒ Это вы мне объясните, что у вас тут творится! Почему ваш врач шарахается от меня и убегает, вместо того, чтобы помочь? ‒ я начинал злиться, жалея о своем потраченном впустую времени. ‒ Ева Александровна всегда так сбегает от своих посетителей?
‒ Мы подумали, что у ней случилось что-то плохое, она впервые так убегала, будто за ней черты увязались. Всегда была собранной, никогда не терялась. До вашего приезда… ‒ последние слова она выговорила с укором, будто это я что-то сделал с их врачом и, тем самым, разрушил привычный уклад больницы, повторяющийся годами. ‒ Вы никаких плохих вестей ей не сообщали?
Я отрицательно кивнул головой, и она прикрыла дверь. Слова медсестры заставили меня задуматься. Значит, когда-то в прошлом мы с ней пересекались, раз мой приезд смог расшатать ее хрупкое душевное состояние. Только когда и где? Ее лицо я так и не смог вспомнить, и решил дождаться ее возвращения, чтобы получить ответы на свои вопросы.
Мое одиночество длилось недолго.
‒ Извините, вы напомнили мне одного человека, которого я не могу вспоминать без боли, ‒ в кабинет она вернулась так же неожиданно, как и убежала.
‒ Сочувствую, ‒ мой голос звучал сочувственно, я по себе знал, какого это терять близкого тебе человека.
‒ Ничего, я уже почти привыкла. Просто не ожидала явного сходства с вами. Для меня это было слишком неожиданно. Столько времени прошло. И простите меня еще раз, но… Думаю, что я ничем не могу вам помочь, ‒ с этими словами она развернулась и собралась покинуть кабинет.
‒ Но Павел Николаевич заверил меня в обратном, да и в столице говорят, что лучше вас в этом вопросе никого нет. Значит, все вранье?! ‒ я почти прорычал ей это, едва сдерживая себя.
Меня колотило от злости. Еще никто никогда не смел мне отказывать в чем-либо. В столице, наоборот, многие готовы были костьми лечь, лишь бы угодить мне. Она же посмела повернуться ко мне спиной, когда давала клятву помогать всем, кто нуждался в медицинской помощи.
Мой голос с нотками металла заставил ее остановиться у самой двери, но никак не изменил ее решения. Она даже не повернулась ко мне лицом.
‒ Павел Николаевич поспешил с выводами. Я не могу оказать вам помощь, я не вправе это делать. Прощайте, ‒ и она ушла, как ни в чем не бывало.
Я ничего не успел ей ответить, не успел задать свои вопросы и услышать на них ответы. Так и остался стоять на одном месте, не посмев и шагу ступить, чтобы догнать ее. Что это было? Чем я смог так напугать ее, что заставил убегать от меня? Постояв минуту, вышел из кабинета. Пусть главврач отвечает за своих подопечных.
Павел Николаевич был также шокирован ее поведением, как и медсестры. Он попытался дозвониться ей при мне, но в ответ были лишь длинные гудки. Дело не двигалось с мертвой точки.
‒ Извините, но я и сам не понимаю, что с ней произошло. Ева Александровна ранее никогда не позволял себе подобного. Она всю себя готова отдать этой работе, никогда и никому не отказывала в помощи, хоть у нее и имеются некоторые маленькие требования по общению с родителями пациентов. Чтобы так бросать работу и убегать, впервые в моей памяти. Не иначе что-то веское случилось. Я свяжусь с ее отцом и попытаюсь все выяснить.
Пожилой мужчина не знал, как вести себя.
‒ Антон Григорьевич, у вас есть возможность задержаться в нашем городе до завтра? Мы решим этот вопрос, и вы получите свою консультацию. Я вам обещаю, что лично сам все проконтролирую, ‒ Павел Николаевич пытался держать лицо, но с каждой минутой удавалось ему это все труднее.
Но ни на другой день, ни через два, ни через неделю он не смог объяснить внезапный побег Евы Александровны. На мои вопросы он отвечал уклончиво, даже новая огромная сумма, два раза превышающая прежнюю, которую я готов был пожертвовать больнице, не помогла изменить сложившуюся ситуацию. Ева Александровна на другой день после нашей встречи неожиданно взяла отпуск за свой счет на неопределенный период, и никто не знал, где она может быть. Ни уговоры, ни деньги, ни угрозы на главврача не действовали, наоборот, перед самым моим отъездом он намекнул, что давление с моей стороны может привести к неожиданному финалу, которая не выгодна мне самому: Ева Александровна вовсе может уволиться. И где мне ее искать потом? Тайны, что начинали собираться вокруг нее, мне не нравились все больше и больше. Я вернулся в столицу и поручил это дело начальнику своей службы безопасности.
‒ Мне нужная любая информация о ней, ‒ указал я на экран ноутбука, где была фотография Евы Александровны с сайта больницы, когда Олег Дмитриевич появился в моем кабинете. ‒ Любая, даже о том, чем она завтракает и обедает, с кем и где. И как можно скорее.
