К чему-то такому я и готовился морально по дороге. Приеду, скажу, получу порцию ругани и слез, развернусь и закрою дверь - вместе со всей этой историей. Но Лизхен подготовила другой сценарий. Видимо, почуяла, что рыба уже порвала пасть, вот-вот сорвется с крючка и уйдет на глубину.
На звонок она открыла в полупрозрачном голубом пеньюаре, под которым, по задумке дизайнера, подразумевалась ночная рубашка, но ее не было. Получилась дымка на голое тело. Кружева, распущенные волосы – легкая, воздушная, похожая на пирожное со взбитыми сливками и даже пахнущая ванилью. В комнате притушенный свет, музыка едва слышно. Подошла, положила руки на плечи, посмотрела со значением, приоткрыв губы.
Промелькнуло – тоже легкое и прозрачное: а может, последний разок, на прощание? Когда еще попадутся такие губы… точнее, то, что она ими умеет делать?
Черт, нет. Это уж совсем днище. Уходя – уходи. И так тот, кто озвучивает разрыв, по умолчанию всегда мерзавец. Не стоит усугублять.
Взяв за запястья, я снял ее руки с плеч и слегка отодвинул, но не отпустил.
- Лиза, я пришел сказать, что пора со всем этим заканчивать. Извини, но у нас не вышло, давай уже признаем.
- Вот как, значит? – она вырвалась, отскочила на полметра и прищурилась так, что пирожное превратилось в китайца. – Заканчивать? Я тебе надоела, да? Свеженькую нашел? Трахаешь крысу облезлую, которая под тобой живет?
- Чего?! – опешил я. – Что ты несешь?
- Ой, да не надо! – Лиза скривилась так, словно откусила половину лимона. – Видела я ее. Лифт у вас идиотский, ничего не видно. Не на ту кнопку нажала. Позвонила, а там эта… Я спросила, где Женя, она ответила, что, этажом выше.
- И на этом основании ты сделала вывод, что я ее трахаю? Лиз, ты совсем рехнулась? Да я даже не знаю, как ее зовут.
Надо было развернуться и уйти, но я от растерянности зачем-то начал что-то объяснять, едва ли не оправдываться. Чего-чего, а такого точно не ожидал. Вспомнилась детская сказка, где одна такая деваха обидела фею, и после этого у нее изо рта при каждом слове плюхались змеи и жабы.
- Видимо, тебе это не мешает, - Лиза оскалилась, как разъяренная собака. – Она-то тебя точно знает. Не спросила, кто такой Женя, а прямой наводкой отправила по адресу твоей прописки.
- Лучше бы она тебя отправила совсем по другому адресу, - я повернулся и открыл дверь. И добавил, уже через порог. – Если тебе так угодно, можешь считать, что я ее трахаю. Этого достаточно, чтобы ты мне больше не звонила и не приходила? Мою зубную щетку оставь на память. Или выброси.
Она замерла с открытым ртом, потом, вроде, хотела что-то ответить, но я захлопнул дверь. Лифт где-то завис, и все то время, пока он не добрался до меня, из квартиры доносились истеричные рыдания и какой-то грохот: видимо, швыряла все, что попадалось под руку.
Наверно, я должен был чувствовать себя виноватым – но нет, не чувствовал. Коктейль получился сложный. Сама сценка вышла на редкость отвратная, а противнее всего было то, что чуть не поддался, не лег с ней в постель… на ход коня. Все это щедро приправилось сожалением о бездарно потраченном времени, которое, как известно, невосполнимый ресурс. И недоумением – почему не видел всего раньше? Или Лизавета-искусница во время минета создавала такой мощный вакуум, что отсасывала заодно и часть мозга?
А еще она наверняка насвистит в уши Пашке, и тот начнет уговаривать помириться. Ссориться из-за нее мы точно не будем, но лишнее напряжение совершенно ни к чему.
Единственным светлым пятном было облегчение. Все. Добби свободен. Больше никаких капризов, претензий, обид на пустом месте и экзистенциальных кризисов. А лучше всего то, что не женился. Потом было бы гораздо сложнее и неприятнее.
Во дворе синяя козявка стояла на своем обычном месте. Ну все правильно, попа встала – место пропало. Прокатился по двору, втиснулся в щель между проездом и трансформаторной будкой. Уже подходя к парадной, посмотрел вверх. Под моими темными окнами одно тускло светилось.
Может, подняться? Извиниться за перфоратор и за хамский – я не сомневался в этом – визит Лизаветы?
Да нет, не стоит. Она и днем-то была злющая, а теперь и вовсе загрызет. А я уже на сегодня перебрал все лимиты. Хватит с меня истеричек.
Поужинав малосъедобной полуфабрикатной лазаньей, слипшейся в ком, я взял телефон и отправил Лизкин номер в черный список. На глаза попался притулившийся в уголке экрана значок Тиндера.
А почему бы, собственно, и не да? Не стряхнуть пыль? Хоть отвлечься от всей этой хрени.
Завел я аккаунт сразу после возвращения из Сирии – посоветовал все тот же Пашка. Не сказать чтобы очень понравилось, но для скорострельных огневых контактов вполне сошло. До знакомства с Лизой успел встретиться с четырьмя девушками, с тремя сносно, с одной не очень. А потом и вовсе про него забыл, не было необходимости.
Подновив анкету, я залил несколько свежих фоток из инсты, выставил возраст пары от двадцати трех до тридцати и геолокацию до трех километров. Пролистал десятка полтора анкет, на четырех задержался, подумал, поставил лайки. С другого берега за это время прилетело штук двадцать сердечек. Конечно, можно было купить премиум или по-читерски забраться в эти анкеты через код, но я так никогда не делал, чтобы не терялся элемент неожиданности, игры. Пусть один мэтч, но честный.
С четырьмя выбранными девушками совпадения не получилось. Решив, что завтра поставлю радиус побольше и не буду слишком привередничать, я закрыл Тиндер и пошел спать.
***
О Тиндере я вспомнил только вечером. День получился загруженным так, что ни минутки свободной, даже обедать пришлось перехваченным в буфете бизнес-центра пирожком, причем на ходу. В беготню, переговоры и документы чужеродным элементом вклинился Пашка: разумеется, Лизок уже наплакалась, какой я нехороший.
- Паш, давай не сейчас, - прижимая телефон ухом к плечу, я одной рукой листал распечатанный договор, а другой – его электронный аналог на мониторе. – Жопа горит, чует, Роскосмос вот-вот трахать будет. Не до твоей сестрицы сейчас, без обид.
- Да чего там обсуждать, я просто чтобы ты в курсе был: она в истерике и страшно на тебя зла. Вообще не понимаю, как ты ее терпел столько времени. Заслуженный мазохист республики.
- Паш, я сам не понимаю, но все, терпелка кончилась. Пусть истерит сколько угодно кому-нибудь другому. Я понимаю, ты хотел как лучше, когда нас познакомил, но…
- Жек, еще раз повторяю, я вас не знакомил. Это она все ныла и просила, а я отмазывался. А потом на днюху сама приперлась, я ее не звал. А мне что, за штаны тебя было от нее оттаскивать? Сам залип, на меня не клепай, плиз.
- Ладно, все проехали, - телефон выскользнул, и я едва успел его поймать. – За работу. А, стой. На Новый год вы уже договорились?
- Да, все путем. Обновим Олежкин новый дом. Баня, водка, гармонь и… нет, лосося не надо, не люблю рыбу. И, разумеется, без баб!
- Супер! – одобрил я. - Так вот, меня тоже считайте. Я с вами.
Собраться без баб в праздник – тот еще квест. С каждым годом упоротых холостяков среди друзей становилось все меньше, и это было нормально, жизнь есть жизнь. Осталось нас всего четверо: мы с Пашкой, Витька Шаврин и Гришка Ремизов. Последним отвалился женившийся Макс Фокин, хотя у него и раньше были какие-то дамы, сначала одна, потом другая.
С Гришкой мы подружились в Сирии, хотя он был на десять лет старше. Я уволился в досрочно полученном звании капитана, а он после ранения ушел на пенсию полковником. Именно тогда мы познакомились и с Максом, военврачом, который очень удачно приехал в командировку и зачинил Гришке руку. Ну а с Витькой мы с пятого класса сидели за одной партой и продолжали встречаться, пусть и нечасто, но регулярно. Что касается Пашки, тот легко вливался в любой кружок по интересам и сразу становился там своим.
Этот злостный бабник уверял, что до тридцати точно не женится. До сакральной цифры осталось полгода, и теперь он уже говорил, что не собирался до тридцати, но не обещал бежать в загс вот прямо сразу в тридцать. Витька три года назад развелся и пока обратно в ярмо не рвался. Гришка, бездетный вдовец, наоборот, не против был жениться, но что-то пока не складывалось. Я прошлый Новый год встречал с Лизой, и на меня смотрели как на почти отрезанный ломоть.
