нормально провести время. Но отец не очень-то меня спрашивал, сказал: должна быть и точка.
Я попробовала возразить:
– Но я не могу. У меня… дела в субботу.
– Какие, интересно, у тебя могут быть дела? – фыркнул отец.
– Важные.
– Важные? – хмыкнул. – У тебя?
– Я договорилась уже.
– Ты – тунеядка, – начал он раздражаться. – И это даже слышать смешно. Какие могут быть дела у бездельника? По магазинам прошвырнуться или в клубе зависнуть со своими дружками-дегенератами?
– Ты мне столько денег даёшь, что про магазины вообще можно забыть, – буркнула я.
– Значит, клуб, – скривился отец. – Не нагулялась ещё? Дела у неё! А насчёт денег – иди работай. Зарабатывай сама на свои магазины.
Мама всегда говорила: красивые женщины не работают. Красивые женщины созданы для того, чтобы их любили.
Кстати, Вера тоже вон, как погляжу, вовсе не трудится в поте лица, а она даже и не красивая.
Но я уж не стала нервировать отца ещё больше – себе дороже. Ушла в свою комнату от греха подальше, потому что разозлилась не меньше, чем он, а тягаться с ним в споре и ругани у меня пока кишка тонка. Он так орёт, что оглохнуть проще.
Однако досадить ему, чтобы в следующий раз не тащил меня туда, куда мне не хочется, я вполне могу. Так что папочка ещё пожалеет. Ещё как пожалеет, что заставил меня ехать на этот идиотский корпоратив.
В субботу сразу после завтрака мы загрузились в отцовский Гелендваген и рванули в сторону Байкала. А через полчаса уже прибыли на место – в Бурдугуз.
Я припомнила, что мы с мамой тут отдыхали. Правда, отдых получился ужасным. Мама куда-то ушла на «пару часов», а сама запропастилась.
Весь день я проторчала в номере, ожидая её возвращения. Сто раз ей позвонила, но она не отвечала. Ближе к ночи я забила тревогу. Мне тогда было лет десять, и я здорово перепугалась. Вот и поставила весь персонал на уши. Мама вернулась под утро, целая и невредимая, да ещё и приволокла мне огромного плюшевого медведя, но всё равно ассоциации с этим местом остались самые неприятные и это окончательно испортило мне настроение.
Я еле сдерживала раздражение, слушая радостное кудахтанье Веры: ах, какой Серёжа молодец! Ах, какую красоту тут организовали!
Это она восторгалась огромным бело-жёлтым шатром, под которым располагались столики. Всё такое светлое, нарядное, с бантами, букетами, шариками в тон. Рядом соорудили небольшую сцену в той же цветовой гамме. Вокруг сцены копошились люди, что-то затаскивали, настраивали. Из высоких колонок лилась музыка, какой-то лирично-попсовый инструментал.
К нам подлетела дамочка с искусственно-седой шевелюрой и затараторила:
– Сергей Иванович, мы почти закончили! Буквально последние штрихи! Менеджеры и аниматоры из event-агентства уже здесь. Я всё держу на контроле.
– Кто-нибудь из гостей уже прибыл? – хмурился отец.
– Да. Востсибкомбанк, СУАЛ, Новый город. Их проводили в номера, – отчиталась седая. – Ах да, ещё из мэрии звонили, что будут немного позже. А наши сотрудники почти все уже здесь. Их разместили в четвёртом, пятом и шестом корпусах. А для вас, Сергей Иванович, зарезервирован отдельный коттедж. Вас проводить?
– Не заблудимся, – мрачно ответил отец. – Ты лучше тут за всем проследи, чтобы всё было в порядке и вечер начался вовремя.
Машину оставили на стоянке, на территорию, как я поняла, заезжать на личном авто не разрешалось, даже таким, как отец. Так что до коттеджа мы топали пешком, но хотя бы налегке. Сумки наши нёс отцовский водитель, молчун Виктор.
Коттедж находился в отдалении, даже музыка едва доносилась. Да и коттеджем этот крохотный двухэтажный теремок можно было назвать с огромной натяжкой. Но хоть комната мне досталась отдельная. Это и правда радость, потому что от Веры и её щебета у меня уже кипели мозги. К тому же и номер оказался вполне уютным и даже с претензией на шик.
– У тебя есть сорок минут, чтобы приготовиться, – грузно поднимаясь по узкой лестнице, бросил отец. – И давай без выкрутасов.
Отец с Верой заняли комнату этажом выше и топали над головой.
Ещё вчера отец раз десять повторил, как подобает вести себя его дочери. Если в двух словах, то выглядеть я должна элегантно, держаться скромно, как монашка перед причастием. Ни в коем случае не позволять себе ничего вызывающего ни в одежде, ни в поведении. И уж конечно, на алкоголь даже не смотреть.
Одним словом, он не должен из-за меня краснеть. Я его молча слушала и перебирала в уме гардероб: чем бы его удивить.
Увы, слишком эпатажных нарядов у меня не имелось. Разве что старенькое платьице от Памелы Роланд, палевое, по фигуре, с кружевным полупрозрачным лифом, голой спиной и откровенным боковым вырезом. Ему, конечно, неизмеримо далеко до шокирующих нарядов Ким Кардашьян, но что уж есть. Да и я всё-таки хочу просто позлить отца, а не вызвать у него апоплексический удар. Что ещё хорошо – тонкая ткань совершенно не мялась.
Я достала из сумки платье, положила поперёк кровати, бережно расправила каждую складочку. В нём я отмечала свой восемнадцатый день рождения. Помню, тогда от жадных мужских взглядов не знала куда спрятаться. Но сейчас будет даже забавно взбодрить почтенную публику. К платью прилагались ещё босоножки на высоченных шпильках и крохотный клатч. Так что, папочка, держись!
Отец позвонил на сотовый ровно в шестнадцать ноль-ноль. Коротко сказал: «Выходим» и сбросил, а через минуту постучал. Не открывая дверь, я крикнула, что пока не готова.
– Вы идите, я подойду чуть позже.
Мама всегда повторяла, что лучше опоздать, но явиться во всеоружии. Тем более куда торопиться-то? Послушать пафосные речи? Очень надо.
Отец что-то недовольно пробурчал, Вера, как всегда, его утихомирила, и они ушли. А я преспокойно уложила волосы, освежила макияж и надела платье.
Тонкая, почти невесомая ткань струилась по телу, подчёркивая изгибы и окружности. Лиф не показывал, но весьма явно намекал, что за ним скрывается. Ну а разрез обнажал ногу почти полностью. Я критически осмотрела себя – красивая! Даже если придираться, всё равно красивая. И до мурашек похожа на маму. Особенно сейчас.
Нет, про маму лучше в эту минуту не думать, а то весь мой боевой запал испарится, я расклеюсь, а там и до слёз недалеко. А я такой себя жутко не люблю. Хотя в последнее время я так
