– Угу.
Целую крошку в лобик, желаю спокойной ночи ей и Борису, что свернулся калачиком под боком дочки. Только собираюсь уходить, как слышу тихое:
– Мам? – оборачиваюсь. – А ты того дядю еще не встретила?
– Нет.
Снова присаживаюсь на край кровати. Хотела отложить разговор до утра, но сейчас, раз дочка сама его завела, лучший момент поговорить,
– Яна... ты в садике всем говоришь, что я куплю тебе папу... Понимаешь, нельзя купить того или иного человека. Вот собачку, котика, хомячка, например, купить можно, а людей не покупают. С ними знакомятся, дружат, общаются, но без денежных отношений.
– Бориску мы не покупали. Мы его под забором нашли, – хмуря бровки, вспоминает событие двухлетней давности.
– Потому что животным хозяин нужен. Без хозяина они пропадут.
Между нами виснет тягучая пауза. Мы обе ищем аргументы для продолжения беседы.
– А если он придет к тебе за тортиком, ты с ним познакомишься?
– Я попробую.
– Правда? И на мой день рождения его пригласишь?
Убедительно смыкаю ресницы.
– Хоть бы он поскорее пришел.
Мечтательно улыбаясь, Яна поворачивается на бочок.
Снова целую ее, желаю сладких снов. Оставив включенным ночник в виде полумесяца, выхожу из детской. В душе покоя нет.
Взгляд падает на небрежно брошенный на диване рюкзак дочери. Открываю его, достаю злосчастный журнал. Он уже изрядно потрепан, особенно на той странице, где расположен рекламный блок магазина спецодежды. Лицо мужчины кажется покрыто слоем следов детских пальчиков. Натирали его как аромакругляш в журнале сетевой косметики?
Рассматриваю мужчину под желтым светом торшера. Симпатичный, как ни крути. И на глупого не похож. Нечем перед дочкой его очернить, чтобы выкинула она его из головы. Идеальный.
– Глупая! – бурчу сама себе. – Где ты идеального увидела? Это же внешность, а она обманчива.
Захлопываю журнал, прячу под диванную подушку. Брожу из угла в угол допоздна, а потом набираю Ксюху.
– Да, Кать? Что–то случилось? – спрашивает та встревожено. – Я тебе звонила, звонила...
– Рассказывай что ты там придумала.
– Да ничего особенного, – виновато. – Просто несколько фотографий для журнала и статья. Мы с мадам Вертинской решили, что фото семьи привлечет больше внимания к твоей кондитерской.
– А этот мужчина, как его? Глеб? Он знает чего хочет от него Яна?
– Нет-нет, я никому не говорила, даже Кире. Он просто будет играть роль счастливого семьянина.
– Да уж, счастливого семьянина. Актеры играть умеют правдоподобно. Только я не актриса, Ксюш, ты об этом забыла? Испорчу кадры.
– Кать... я просто хотела, чтобы вы пообщались. Ну вдруг что получится?
– Ладно. Позвони Вертинской, скажи, я согласна на съемки, но без дочки.
– Правда? – чуть ли не взвизгивает Макарская и тут же осаживается. – Хорошо, я позвоню.
Я просто посмотрю на этого Глеба вблизи, пообщаюсь в рамках рекламных съемок. Мне нужно всего лишь убедиться, что он – обычная пустышка-модель, который только и умеет что торговать своим смазливым лицом, да играть на публику. И этого будет достаточно, чтобы найти для Яны подходящие слова, объяснить, почему нам не нужен "этот папа".
И не этот тоже.
Едва голова касается подушки и глаза закрываются, я перемещаюсь на шесть с половиной лет назад...
7. Катя. Почти семь лет назад
– Девчонки, зацените, мне духи подарили, – тихо, чтобы не слышала старшая смены, позвала Лёля.
Оглянувшись проверить, не смотрят ли лишние глазки, Лёля раскрыла кулачок, и на ладони возник пузатый флакончик с бледно–желтой жидкостью внутри.
– Шанель номер 5, – гордо прошептала девушка.
– Настоящие? – ахнула Света, Лёлина напарница, что стоит на ленте по правую руку от нее.
– А то!
Лёля осторожно открыла флакон, мазнула крышечкой по запястью.
– Налетай, девчат!
Упрашивать нас не надо. Мы подставили Лельке четыре руки и каждой она мазнула парфюмом.
– Божественно, – зажмурившись, прошептала Света, уткнувшись носом в свое запястье.
Я тоже подношу свою руку к носу, втягиваю в себя запах. После ванили, цитруса и других ароматов, которыми мы окружены в цехе по производству карамели, духи пахнут необыкновенно. Вкусно и…
Тошнотворно.
Что–то прям сильно тошнотворно.
Ой–ой. Зажав другой рукой рот, я кинулась в дамскую комнату, расталкивая девчонок, не обращая внимание на рык бригадира Маргариты Павловны, нашей грымзы.
Залетаю в кабинку и меня полощет до боли в животе, выворачивая остатками завтрака. Чуть легче становится только когда в желудке остается пустота.
Умываюсь, привожу себя в порядок возле зеркала. Бледная.
– Кать, ты чего? – слышу обеспокоенный голос Светы и ее тихий стукоток в дверь туалетной комнаты.
Открываю, делаю несколько шагов.
– Тошнит. Съела, наверное, что–то.
Вместе с содержимым желудка из меня выкачалась вся энергия. Идти могу по стеночке и медленно. Кружится голова, перед глазами пьяные звездочки, и я прям чувствую, как мне не хватает воздуха. Куда ни глянь – все плывет.
– Девочки! – кричит вдруг совсем рядом Света и подхватывает меня под руки. А потом невесомость и невероятная легкость, в которой я плаваю как на волнах океана.
Прихожу в себя на диване в кабинете грымзы.
– Что случилось? Почему я здесь? – вращаю глазами.
– Лежи, лежи, – ворчливым голосом останавливает Маргарита Павловна мою попытку подняться.
Слушаюсь ее и с тихим стоном опускаю голову обратно на сложенный в несколько раз палантин в роли подушки. Так легче.
– Беременна, что ли?
– Нет. Не знаю…
Прокручиваю в голове даты. Критические дни задержались на... уже две недели. Слабость, постоянную сонливость и легкую тошноту по утрам списывала на нерегулярное питание и отсутствие выходных. Перед Новым годом на нашем пищекомбинате аврал, а за переработку хорошо приплачивают, грех было отказываться от дополнительных смен. Вот и доработалась. Переработалась.
Стоп!
Это же получается – не переработалась? Я беременна?
– Я беременна? – резко поднимаюсь в положение сидя и таращу глаза на грымзу.
Она, поджав ярко накрашенные губы, пристально смотрит на меня из–под очков.
– Тебе лучше знать. Если не предохраняетесь, то ничего удивительно, – сухо бросает и что–то заполняет в журнале.
Не предохранялись. Последний год я все чаще завожу разговор о ребенке. Поначалу Игорь воспринимал мое желание в штыки. Находил кучу отговорок почему пока рано.
Меня его отговорки не пугали. По пунктам раскладывала как мы будем жить с малышом. Выходило – не обременительно.
У нас своя квартира, оба работаем, я учусь на заочке последний год. Да, денег не хватает, так их никогда не хватает, а кто–то получает еще меньше, а дети уже есть и не один и ничего. Плюс возраст у нас подходящий, а главное – мы любим друг друга. Так почему нет?
В конце концов Игорь сдался, а потом, наоборот, как будто поставил цель исполнить наше желание. Оценил всю прелесть секса без защиты. Ощущения ярче, не надо переживать купил или нет резинки, есть они под рукой, когда приспичило здесь и сейчас и не надо бежать в ванную или в спальню за ними.
Признавался, что начал поглядывать на ребятишек во дворе и хочет также гулять с малышом, а позже, когда он подрастет, отдадим его в спортивную секцию – на хоккей, бокс или волейбол. Сына хотел. Назара. Я втайне мечтала о девочке. Сначала нянька, потом лялька, как говорила мама Игоря, когда я делилась с ней своими мыслями. Хоть в чем-то она меня поддерживала.
И вот теперь, когда наша мечта исполнилась, я очень хочу увидеть выражение лица любимого, когда он узнает, что станет папой. Даже слабость и неважное самочувствие отошли на второй план. Сейчас, прямо сию минуту, хочется сообщить мужу радостную весть. Но не по телефону.
В голове прокручиваются варианты реакции Игоря. Упадет на колени и будет целовать мой животик или подхватит на руки и будет кружить по залу? А может быть уложит на кровать и будет исполнять все мои прихоти? Мужчины ведь считают беременность болезнью. Улыбаюсь своим мыслям. Одна картинка лучше и приятнее другой.
