же его эти мужики искали… И говорили про его данные что-то…
Черт…
Замираю прямо с ножом в руке, осознав простую мысль: раз говорили про данные, то , значит, в курсе , кто такой Ванька… И пойдут к нему домой. Что он такое сделал? Утащил что-то? Скорее всего. Иначе, с чего бы им искать?
Придумав себе логическое обоснование произошедшего, начинаю заочно злиться. Ну вот как так? Я же его только что отмазала от полиции! И тут опять!
Неужели, наврал мне про телефон?
Ну, если наврал…
Ванька появляется из ванной, умытый, невероятно забавный в моей белой футболке и шортах с котятами, купленных по великой синей дыне два года назад в Сочи.
Алчно блестит глазами на колбасу на столе, неловко улыбается.
И я , помимо воли, чувствую, как злость уходит.
Господи, это же ребенок… Ну что он может такого сделать?
— Садись, — киваю ему на стул, перед которым на столе стоит чашка с чаем.
Ванька не заставляет себя долго ждать, садится, хватает бутерброд с колбасой, отхватывает щедрый кусь, жует.
А я сажусь напротив, смотрю на него, увлеченного едой, и чувствую, как только теперь отпускает пружина в сердце, что сжалась, когда услышала по телефону его испуганный слабый голос.
Все хорошо, он в безопасности, вон, аппетит есть… Значит, все завершилось благополучно. Конечно, я ему мозги пропесочу, особенно, если выясню, что он виноват в ситуации, но боже мой, как славно, что все обошлось!
Дожидаюсь, пока Ванька насытится, и приступаю к допросу.
— Да, блин, я сам не понял… — отводит Ванька взгляд, и я убеждаюсь в правильности своей догадки. Что-то стащил!
— Что стащил? — спрашиваю, не давая быстро придумать правдоподобную версию событий.
— Да ты че? — давится Ванька чаем, — да я никогда! И вообще!..
Я торопливо прекращаю попытку в возмущения, перебивая собирающегося разойтись праведным гневом мальчишку:
— Тебя искали двое мужиков, согласись, просто так не стали бы бежать и искать… Вань, рассказывай все, как есть. Давай. Без вранья.
— Да блин… — опять отводит он взгляд, — я вообще ступил, что тебе позвонил… Нахера втягивать? Сам бы все решил… Отлежался бы и свалил…
— Так, — у меня иссякает терпение. Ну вот что за ребенок такой, клещами из него все вытягивать приходится! — Или ты мне сейчас же все рассказываешь, или завтра я иду в полицию. В конце концов, гонять детей ночью по улице у нас карается законом!
— Не-не! Не надо полицию, ты че? — возмущается Ванька, но я смотрю неуступчиво, и он, помявшись и тоскливо повздыхав, наконец, сдается и начинает рассказывать.
— Ну, ты помнишь, что я в фирму устроился курьером?
— Допустим.
— Ну вот… Я три часа бегал по поручениям, и начальник, Василь Митрич, говорил, что молодец. И потом поручил мне сгонять в эту фирму, на Дзержинке… И не просто отнести пакет, а дождаться, когда ответ отдадут, и обратно в офис принести. Ну, я пошел, хотя не радовался нихера, потому что офис фирмы на обводной, блин, и мне назад пилить уже по темени, но все равно, думаю, надо сделать, чтоб пройти испытательный срок… И мне обещали сразу за день платить… Короче, пришел в эту фирму, а мне говорят, сиди жди. Ну, я сижу жду. А потом захотел в туалет… спросил у тетки какой-то, где, она и махнула в сторону коридора. Я пошел… И смотрю, в одном офисе два мужика сидят, разговаривают… А перед ними бабки, много. Стопками прям…
— А что, прямо при открытой двери сидели? — уточняю я, уже предчувствуя что-то на редкость нехорошее.
— Ну, допустим, нет… — говорит Ванька, — я дверь открыл… Они на меня вытаращились, а потом один начал бабки убирать, а второй орать, типа, кто я такой и вообще… Ну, я и рванул…
— И все?
— Нет… — вздыхает Ванька, — я не убежал… Они меня поймали…
Он сопит какое-то время, вводя меня это паузой в шоковый ступор.
— И посадили в комнату, отобрали телефон, спрашивали, кто я такой… Я сказал, что случайно вообще, в туалет захотел, что курьер и уйду, никому ничего не скажу… А они сразу так: “А че ты никому не скажешь?”. Я и говорю: “Ничего не скажу. Не видел ничего… Ни вас, ни бабок…”. А они… Посмотрели друг на друга… И ушли. И дверь закрыли на замок…
— Ох… — вырывается у меня сочувственно, потому что представить только могу, как он испугался, бедный.
Но Ванька удвленно смотрит на меня, потом говорит:
— Да ты че? Все нормально! Я посидел чуток, подергал ручку, поорал… Голос, вот, сорвал немного… А потом мужик дверь открыл, хотел че-то сказать, а я его с разбегу толкнул и выбежал! И по коридору, но не на выход, а в другую сторону. Тот мужик орал лежал, я его… ну… сильно уронил, а я смотрю, телефон мой лежит на столе в одной комнате, я его схватил, в комнате этой дверь закрыл изнутри, думаю, если ломиться будут, позвоню в полицию, хер с ним… А тут окно, я в него и на улицу. Побежал, бежал, бежал, потом упал. Да так, что реально в глазах потемнело… Башкой ударился…
Я тут же, хмурясь, начинаю ощупывать его голову, смотреть зрачки, но никаких признаков сотрясения не нахожу.
— Да нормально все, — вырывается от меня Ванька, — вот и все. Пришел в себя, хотел встать, а не могу! Все кружится… И потом слышу, ходит кто-то, светит фонарем… И голоса. Прям меня ищут… Я испугался так, Ань…
Тут голос его начинает подрагивать, и я, поддавшись внезапному порыву, обнимаю мальчика, прижимаю вихрастую голову к груди.
Он тут же затихает, сопит только и шмыгает носом. Слышу, как часто-часто стучит его сердце, и в груди становится тесно. Он так напугался сегодня… Твари какие! Твари просто! У него синяк под глазом! Явно били его! Просто не говорит!
— Ванька… Не переживай. Их найдут, накажут… Завтра в полицию пойдем…
Ванька тут же начинает барахтаться в моих руках, а , когда отпускаю, злобно вытирает мокрый нос кулаком:
— Сдурела? Никакой полиции!
— Это еще почему? — недоумеваю я, — Вань… Они совершили преступление, я не знаю, как правильно статьи называются, но они не должны были тебя удерживать, гонять, бить. Это они
