понравившегося мужчины. Очень дерзко и бескомпромиссно, как будто он не представляет для нас иного сценария, ведь ребенок – самое логичное продолжение отношений в паре. И сейчас я пребываю в легком ужасе от осознания того, что от подобного рода слов нельзя просто взять и отмахнуться.
– Ты спятил, если думаешь, что я от тебя рожу.
– Родишь. Тебе захочется ребенка.
– А тебе? – решаю зайти с другой стороны.
– Я бы предпочел, чтобы нам никто не мешал. Но ради тебя я пойду на уступки. К тому же у нас уже есть Ари.
Откашливаюсь. В горле – будто битое стекло. Ужасно… Просто ужасно. Он так и сказал – у нас!
– Кирилл, ты не понимаешь, что говоришь. Помнишь, мы собрались обсудить сроки, после которых, если я не захочу остаться, ты меня отпустишь?
– Аня, – очень мягко и осторожно, как будто это я психованная, а не он, тормозит меня Кир. – Мы не будем обсуждать сроки. Потому что я не отпущу тебя никогда. Чем быстрее ты с этим смиришься, тем быстрее станешь счастливой.
– Счастливой? – взвизгиваю я.
– Ну конечно. Я позабочусь о тебе. Ты будешь жить как у бога за пазухой. Я буду любить тебя. Буду нежить и баловать. Я дам тебе все, что захочешь, и даже больше.
– Я хочу свободу. Ты сможешь дать мне свободу?
– Свобода – иллюзия. Ешь. Завтра сложный день. – Кир тушит сигарету и касается моего подбородка пальцами: – Я пришлю за тобой машину. Много вещей не бери. Мы все-все тебе купим. Будешь сиять рядом со мной.
– Я еще ничего не решила.
– Так поспеши. Ты же не хочешь, чтобы я прибегал к крайним мерам, правда? Боюсь, тогда мне вряд ли удастся оставаться таким покладистым, как сейчас.
Становится немного жутко. Но ведь я, кажется, знаю, куда он клонит. В свое время я несколько раз наблюдала срывы Кирилла-мальчика. И, уж конечно, мне меньше всего хотелось бы стать причиной срыва Кирилла-мужчины.
Вопрос, как, мать его, в такой ситуации не сорваться самой?
Рожу. Рожу, блин!
Ага. Двадцатидвухлетнему психу.
Мне же мало одного рычага воздействия. Давай два!
Ковыряю вилкой стейк, который есть вообще не планировала. Кир, не скрывая довольства, следит за каждым моим движением. Что ужасно меня нервирует. Но все же в этом ужине есть один положительный момент. Я очень четко увидела пределы, о которых мне говорила Люся. Переспать с Киром ради дела я, наверное, могу. Могу пойти на сделку с совестью и даже отыскать в происходящем какие-то плюсы. Но я и мысли не допускаю, что могу связать себя с Киром ребенком. Вот то табу, через которое я не переступлю ни при каких обстоятельствах.
– Ну, говори уж. Я же вижу, что хочешь, – улавливает мое настроение Кир.
– Я могу согласиться к тебе переехать, если ты оставишь мысли о детях. Сам понимаешь, мне не составит труда контролировать этот процесс таблетками так, что ты даже не узнаешь об этом. Но я бы не хотела начинать совместную жизнь со лжи.
Да, глупо отрицать, что мне не выиграть эту битву в открытом противостоянии. Но кто мне запретит его перехитрить? Если он так на мне повернут, если хочет меня так, как утверждает, то мои слова о совместной жизни должны попасть в цель.
– Чем же тебе так противна эта мысль?
Голос психа звучит ровно, но я дрожу, улавливая его злость, как дельфин – ультразвук. Злость и… заинтересованность.
– Я не знаю, как нам будет вместе. Дети не должны рождаться в несчастливых семьях.
Оговорка про семью тоже неслучайна. Я осознанно употребляю те слова, которые он хочет услышать. И, похоже, это работает.
– Нам будет хорошо.
– Что ж, значит, у тебя будет шанс меня переубедить, – пожимаю плечами и отшатываюсь, потому что меня натуральным образом сносит исходящей от него волной. О, черт. Кажется, я, сама того не осознавая, бросила сопляку вызов. И он не был бы собой, если бы тут же его не принял. От его хищной улыбки хочется спрятаться под столом.
– Завтра. Ты переедешь ко мне завтра.
Да? Я перееду? Боже!
– Виктор, наверное, крутится в гробу.
– Можем заехать в крематорий, убедиться, – смеется мой ходячий кошмар.
– Фу, какой ужас. Не шути так, – передергивает меня.
Кирилл мажет по мне задумчивым взглядом и подзывает официанта, чтобы расплатиться. Есть нечто, отличающее людей, выросших в достатке, от всех других. Некая свободная манера держаться, где бы они ни были, и чем бы ни занимались, идущая от уверенности, что тебе везде рады. От них исходит совершенно особенная, специфическая аура, которая неизбежно зачаровывает и манит. Трясу головой.
– Как скажешь.
Кир оплачивает картой счет и встает, чтобы помочь мне выйти из-за стола. Отодвигает стул. Чувствую, как от такого внимания у меня розовеют щеки. Легкий ветерок, колышущий шторы и язычки горящих свечей, ничуть не спасает. Жар распространяется по телу, лижет языками пламени грудь, опоясывает огненным кольцом низ живота.
– Кир, а ты не думал переехать? – интересуюсь я, чтобы скрыть собственное смятение.
– Думал. Но не уверен, что сейчас для этого подходящее время. В жизни Арины и так слишком много изменений. А что?
Поверить в то, что Кирилла заботят проблемы моей дочери, практически нереально. Но сколько ни пытаюсь, я не могу найти его поступкам другого объяснения.
– А тебя не смущает, что ты будешь жить со мной в отцовском доме?
– Напротив. Меня это заводит.
– Кир! – ахаю, застыв перед распахнутой дверью.
– Только не говори, что ты не хотела бы таким образом втоптать его память в грязь.
Это ужасно, но за все, что Виктор со мною сделал, я… Да, черт его дери! Да! Я бы хотела. Отвожу взгляд и проскальзываю на пассажирское сиденье. Кирилл захлопывает за мной дверь и устраивается за рулем.
– Я не буду извиняться за свои чувства.
– А я тебя разве прошу?
– Нет. Но ты ведь не только отца винишь в разлуке с дочерью.
Он прав. Его я виню тоже, сколько ни пытаюсь себя убедить в том, что с мальчишки его возраста спрос был невелик.
– Слушай, Кирилл, а почему ты не съехал раньше? Я читала, что твой стартап взлетел. Наверняка финансово от отца ты не зависишь.
