Там оставалось ещё листов двадцать, и я внимательно приступила к изучению.
В самом внизу, в отдельном файле, лежала доверенность, данная мной Макару на управление строительной компанией «Древпромсевер».
По другую сторону баррикад
Глава 18
Развод.
Полина хочет развод. Я его не хочу. Не хотел. И не мог бы захотеть.
Но я разведусь.
Только…
Я собирался подготовить документы. Я хотел, чтобы она не узнала об этом вот так.
Идиотка Ангелина. И эта эскортница, которая увязалась за мной в квартиру, хотя мы ехали в гостиницу. В туалет попросилась. Ну и…
Я закрыл глаза ладонью.
Полина получит развод. Она всё что угодно получит.
Почему я забыл, какой она умеет быть жестокой? Самая настоящая железная леди. Но не во всём. Не в том, где я её предал.
Мудак, одним словом.
Ещё и вчера угрожал. Денег лишу, счёта заблокирую… Однозначно маразм в голову ударил. Чего я Полину могу лишить? Если только своего присутствия в её жизни.
Последние пару лет я видел, как она мучилась, и только отсчитывал дни, когда она не смогла бы больше терпеть. И боялся, что после очередной ночи со мной найду её с перерезанными венами в ванной.
Да, только из-за этого я хотел её отпустить, хоть и не мог. И не мог смотреть, как её лихорадит от моих прикосновений или как она истерично высчитывает овуляцию, как морально готовится к тому, что будет несколько дней со мной.
Меня разрывало изнутри, но я настолько сильно хотел, чтобы хоть что-то у неё получилось, чтобы хоть за что-то она меня не ненавидела, что покорно шёл делать ребёнка.
Хотел ли я его? От Полины?
Безусловно. Это, уверен, была бы маленькая копия Полли с пшеничными волосами и глазами цвета лазурного моря. Но ничего не получалось.
Когда у меня сорвало тормоза? Ангелина? Или череда продажных девок? Последний год я словно бессмертным себя ощущал, предавал её. Но любил сильнее. И только из-за этого я не мог от неё требовать, просить секс.
Я не должен был на ней жениться. Такие, как Полина, не для меня, мудака с района, который, просто прикасаясь, пачкает грязью. Который самое чистое, что было в жизни, умудрился измарать.
Она никогда не простит.
И будет права.
То, что я делал, не заслуживает прощения. Меня только на казнь можно отправить. Линчевать.
Я не должен был на ней жениться. Но меня вынесло с её одного:
— Я никогда не разговариваю с незнакомцами.
Это потом я уже узнал смысл крылатой булгаковской фразы, но тогда меня так поразило, что мне какая-то семнадцатилетняя пигалица перечит, что пошёл следом. Чтобы ходить так за ней до совершеннолетия. А мне двадцать один. У меня одни тёлки на уме, а она мне — жениться, квартиру, дела бросить…
И ведь всё сделал, чтобы она стала моей.
Ну стала, а потом…
Какого чёрта я всё сломал?
Полина была гамельнским крысоловом с голосом-флейтой, а я… крысой.
Я откинулся на спинку рабочего кресла и почти взвыл. В голове ещё бултыхалось ночное виски, табак и горечь предательства. Моего. В пустой квартире, где она всё узнала.
— Макар Владимирович, — в кабинет пролезла голова секретарши, — там до вас мама дозвониться не может.
Я кивнул и махнул рукой.
— Да? — спросил я у матери, которая уже вся извелась после встречи с Полли.
— Макар, если ты из-за этой шалашовки отказался от ребёнка… — надрывалась трубка, и меня подхлестнуло волной злости.
— Ещё хоть раз я услышу что-то подобное о Полине… — прохрипел я, сжимая пальцами телефон. Мать примолкла и засопела.
— Это неблагоразумно — открещиваться от дитя только потому, что тебе жена не может родить.
— Мне кажется, я доходчиво объяснил, что мой ребёнок может быть только у Полины… — мой голос хрустел как весенний лёд. Меня бесило до невозможности, что мама позволяет себе высказываться о Полине как о какой-то…
— Мне не нужны твои объяснения, — пыхтела мать, не думая о последствиях своих вспыльчивых слов. — У тебя должен был быть ребёнок, но ты пускаешь свою жизнь под откос, чтобы ублажить бездетную жену…
— Мама, — оскалился я. — Как у тебя язык не отсох такое говорить о Полине?
— Это у тебя мозги отсохли со своей Полиной! Ладно хоть на стороне ребёнка заделал!
— Знаешь что, мам… Говорю последний раз. Или ты прекращаешь унижать мою жену, или я урезаю твоё содержание до размеров прожиточного минимума…
Мать понимает только язык денег. С ней нереально договориться другим путём, и она сама толкнула меня на эту манипуляцию.
— Ты неблагодарный! — крикнула мать. — Я столько в тебя вложила. Ночами не спала. Я жизнь на алтарь твоего будущего принесла. Я не так тебя воспитывала!
— Ты права. Если бы меня воспитывала ты, то сейчас ни копейки бы не получала. Хорошего дня.
Я отбросил телефон.
Воспитывала она меня. Угу, как же. И как только язык поворачивается такое нести? Мои манеры и то, что перед партнёрами на кортанах не сижу, заслуга только Полины и её семьи. Первый раз, когда пришёл знакомиться с её родителями, я нехило так был обескуражен. Столовые приборы, домашние костюмы, к бабушке на «вы» вся семья обращалась. И я… В трениках и майке-алкашке. Позорище. Деревня. Бревно неотёсанное. Вот вообще ничего удивительного, что даже спустя двенадцать лет знакомства я до сих не нравлюсь её родне. И правильно не нравлюсь. Шило не утаишь.
Полина получит развод. Деньги. Имущество.
Я отдам всё, что угодно, лишь бы она… Нет. Не простила. Прощение в моём случае это непозволительная надежда. Такое не прощают. Просто лишь бы она перестала ненавидеть. И любить. Хотя любила ли она? Не знаю. Но точно знаю одно, пусть лучше она вообще перестанет ко мне что-то чувствовать. Вообще сотрёт из своей памяти меня. Лишь бы только даже напоминание обо мне не приносило боль, которую я ощутил вчера, когда она вернулась домой.
Старые, добрые…
Глава 19
Ну, приплыли, что могу сказать.
Я вернулась к правоустанавливающим документам и стала искать именно эту компанию. Её не было.
Придётся, наверно, в налоговую обратиться или куда там ещё?
Мне нужно знать, что с этой фирмой и есть ли на ней долги, а то вдруг… Хотя это ведь долги юридического лица.
Сердце неприятно сжалось, я понимала, что к проблемам развода могут присоединиться беды с долгами, отмыванием денег и обналом.
Я отксерила доверенность и положила всё в сейф, как было. Чтобы не оставлять следов, что я тут возилась, вытащила две стопки тысячных купюр и бросила их в сумку. Если что, пусть Макар думает, что за деньгами лазила.
Во рту всё пересохло, и я пошла на кухню. Вытащила минералку и отпила пару глотков.
Теперь вещи.
По логике надо бы было собрать много нужной одежды, но в чемодан я в первую очередь вытряхнула все свои шкатулки с драгоценностями. Вытащила из дамского столика свои документы, вплоть до санитарной книжки. Из тумбочки у кровати я забрала все гаджеты. На постель старалась не смотреть, потому что она осталась после вчерашнего разобранной, и мимолётный взгляд на неё заставлял меня цепенеть от ужаса, который я вчера пережила за недолгие полчаса.
В общем, я не справилась, и рвота скрутила так мгновенно, что я едва успела забежать в туалет. Тошнило водой. Я сплёвывала кислую слюну и молилась, чтобы скорее приступ омерзения закончился, и я вернулась к сборам.
Спустя полчаса в чемодан не влезало ничего, и я вытащила второй.
Шубы-то как забрать? Не вечно же весна и лето будут. А кто даст гарантию, что следующий раз я смогу так же легко зайти в квартиру?
Я распахнула двери гардеробной, что прилегала к спальне. Моментально окунулась в облако ароматов. Своих и Макара. Его пряный дуб с горькой ванилью опьянили, и я на мгновение прикрыла глаза.