Ознакомительная версия.
Даже сейчас, к тридцати годам, Володькины вкусы не изменились – ее муж был неуправляемым кобелем, кобелем самого распоследнего пошиба. Окрутить какую-нибудь юную дурочку, чуть ли не вдвое моложе себя – для него это было что-то вроде спорта. Сценарий не менялся: красавец мужчина, бездна обаяния, ни секунды, чтобы опомниться… Потом несчастные барышни обрывали телефон, засыпали ветреного кавалера эсэмэсками, подкарауливали на улице…
Некоторые, особо несчастные, ухитрялись даже Людмиле жаловаться, принимая ее то ли за сестру, то ли за матушку прекрасного принца. Обида на беспутного мужа с годами перестала быть пронзительно острой, но у такого образа жизни могли быть последствия, и Людмила это прекрасно понимала. Он мог притащить домой какую-нибудь заразную гадость. В возможных гадостях она совершенно не разбиралась и боялась даже не за себя, а за сына. Среди его дюймовочек могла попасться барракуда, и тогда он просто бросил бы их с Андрюшкой, ушел бы к молодой, наплевав на все. А что, таких случаев – миллион.
В конце концов, физиологию еще никто не отменял – какая-нибудь из его многочисленных пассий могла забеременеть. И что тогда? Жизнь на две семьи? Невыносимо. Аборт? Учитывая возраст его избранниц, невозможно. Взять на себя ответственность за чью-то искалеченную судьбу? Своих грехов вагон…
При всем при том он был неплохим мужем: практически не пил, не бил, принимал участие в Андрюшкиной жизни, деньгами семью обеспечивал, не попадался, как в юности, на мелочах… Не считая, конечно, выходок самих девиц. Сам Володька свои похождения нигде не афишировал.
Собственно, в курсе ситуации на сегодняшний день были двое. Ираиде плачь Ярославны Людмила как-то закатила сама после того, как в течение двух часов отговаривала очередную брошенную Володькой девицу прыгать с девятиэтажки, завершив переговорный процесс ошеломляющим для собеседницы заявлением, что она, Людмила, вовсе не сестрица коварного соблазнителя, а напротив, законная супруга. Соблазненная бедняжка тогда с перепугу бросила трубку и больше не звонила. Но прыгнуть – не прыгнула, городок небольшой, в местных новостях сказали бы.
А дядя Коля, несмотря на отсутствие какого бы то ни было образования и репутацию опасного и непредсказуемого человека, со своим звериным чутьем сделал верные выводы самостоятельно. Задал как-то пару наводящих вопросов… Она упрямо отнекивалась, да против упрямства дяди Коли ее собственное упрямство не выстояло. Никаких мер он не принял, пожалел ее. Вот тебе и непредсказуемый. Оба они, дядя Коля и Ираида, Людмилиного мужа недолюбливали, но в дела семейные не влезали.
Людмила думала свои привычные думы, а сама возилась в зимнем саду, забивая ногти землей, до тех пор, пока не поняла, что ее что-то смущает. Что-то было не так, непривычно, странно… Не то чтобы неприятно, скорее – наоборот, но что именно – это Людмила поняла не сразу. Потом догадалась: запах! Ошеломляющий запах доносился до зимнего сада аж с первого этажа, с кухни. Что-то там девчонка наколдовала жутко аппетитное: пахло мясом, томатом, кажется, чесноком, перцем, паприкой… Еще чем-то вкусным. Но что именно приготовила Наташка – этого Людмила угадать не могла.
Она торопливо вымыла руки над раковиной, огороженной в уголке зимнего сада, и отправилась с инспекцией на кухню. Наташка мыла посуду и напевала в стиле регги, но без слов. Плита была пуста и идеально чиста. Людмила остановилась на пороге, пытаясь сообразить, откуда доносится аромат, не сообразила и сдалась:
– Пахнет потрясающе. Только не пойму, где еда.
Наташка оглянулась, заулыбалась навстречу ей, весело сказала:
– Где ж ей быть, в духовке. Я тут не нашла, как газ включить, и вас тоже не нашла, покричала, покричала… А в духовке газ загорелся, ну я и решила плов там делать. Это ничего?
Последние слова она произнесла неуверенно, почти испуганно, и Людмила торопливо ответила:
– Почему же ничего? Очень даже чего! Судя по запаху, просто фантастика. А чего ты туда насовала? Вроде для плова баранина нужна, а ее в холодильнике не было, и айвы тоже не было, и барбариса, а что в плов можно болгарский перец запихать, я вообще в первый раз в жизни слышу. Вернее, чую. Носом.
– Ой, вы болгарский перец не любите, – огорчилась Наташка. – А я и не спросила…
– Обожаю болгарский перец, честное слово, – твердо сказала Людмила.
Экскурсию по дому снова отложили – вот-вот должны были съехаться домашние. Алена, Володькина сестра, наверняка на ужин останется, хотя бы из чистого любопытства. Решили в оставшееся время разобрать сегодняшние покупки, принарядить Наташку к первому ужину. Первому во всех смыслах – и в этом доме, и приготовленному ее руками.
Глядя на переодевшуюся Наташку, Людмила не могла отделаться от мысли, что все-таки, пусть неосознанно, играет в Пигмалиона, создателя и творителя. Светлые, но специфического, немаркого оттенка слаксы и коричневато-зеленая тишотка, чуть в талию, напоминали ее собственное одеяние для домашнего обихода. Волосы у Людмилы были куда длиннее и рыжее, да, пожалуй, бюст побольше. На этом радикальные различия между двумя женщинами, отражающимися в большом зеркале, заканчивались. При определенной доле воображения их можно было принять за двух сестер, старшую и младшую. Хотя то мальчишеское, что рассмотрела Людмила еще в парикмахерской, никуда не делось. Подросток-унисекс. Украшение ей подарить какое-нибудь, что ли? Восьмое марта скоро, а то мальчишка мальчишкой.
А Наташка млела: никогда в жизни она не чувствовала себя такой элегантной, утонченной, почти аристократичной. Прощай навсегда вытертые джинсы и растянутая «лапша» из секонд-хенда. И что бы там Людмила ни говорила про свою ответственность за внешний вид домработницы, деньги за это великолепие Наташка обязательно отдаст. В лепешку расшибется, а отдаст.
Из этих размышлений их выдернула трель дверного звонка – приехали Алена и Андрюшка. Компанию им составил, к удивлению Людмилы, Владимир. На помощницу по хозяйству явился полюбоваться, отложил ежевечернюю прогулку по злачным местам, – сделала вывод она. На стол они накрывали сегодня вместе, Наташка пока не знала, что где искать. Людмиле и мысль в голову не приходила ужинать отдельно от домработницы. Хотя бы потому, что столовая и кухня были единым пространством. А вот Алена с трудом скрывала недовольство. В доме их с Володькой родителей прислуга традиционно принимала пищу «за печкой». То есть, конечно, никакой печки в доме Сокольских не было, а был отдельный маленький стол, за которым и ела Марина после того, как хозяева вставали из-за стола и вымытая ею посуда занимала свое место на полках.
Ознакомительная версия.
