Ознакомительная версия.
Позавтракала она быстро. Людмила усмехнулась про себя: правду говорят, кто как работает, тот так и ест. Сразу вымыла чашку, ложку и ножик, огляделась в поисках посудного полотенца. Людмила поторопила: все, хватит, а то ничего не успеем, одевайся, поехали, под глазами припудри слегка… Наташка охнула: вспомнила про синяки. Что о ней хозяин с утра подумал? Ужас! Но зеркало слегка утешило ее – клеймо ее прошлой, закончившейся жизни пожелтело, стало совсем светлым. Все как на собаке заживает, с гордостью подумала она. И правда, под пудрой совсем ничего не заметно.
С автовокзала сразу отправились на другой конец города, Людмила сказала, что им обеим нужно привести себя в порядок. С Наташкиной точки зрения хозяйка была в полном порядке. Но если надо, так надо. В парикмахерской Наташка ни разу не была. Никогда в жизни. Вот такой получился пробел в образовании. В детстве ее стригла мать, до больницы – той самой больницы – у нее отросла было коса – коротенькая, но толстая и пушистая, из которой в целях удобства санитарка в первый же день соорудила примитивное укороченное каре. Хорошо, что хоть наголо не обрила…
Поддерживала этот нехитрый имидж Наташка самостоятельно, а перед самым Новым годом Лизка, веселая пьяница и по совместительству добрая душа, сделала ей «химию» у себя на кухне. Наташка подозревала, что в рамках эксперимента, для тренировки. Получился кошмар, не укладывающийся ни в какие рамки, причем как в прямом, так и в переносном смысле. Лизка пробовала исправить положение, перекрасив Наташку в платиновую блондинку, после чего волосы больше всего стали похожи на старомодную мочалку из тонкой лески.
Перед Новым годом бедной Наташке мучительно хотелось избавиться от этого кошмара самыми радикальными мерами. Например, сбрить эту мочалку наголо. Но она не рискнула. И Лизка обидится, и Маратик прибьет. Так и ходила как одуванчик.
Сейчас ее волновали два вопроса: первый – возможно ли вообще соорудить на ее голове хоть что-нибудь приличное; и второй – если можно, то сколько это будет стоить. У нее осталось три сотни с какими-то копейками.
Мастерица повернула Наташкино кресло спинкой к зеркалу. Виновато улыбаясь Людмиле, резво защелкала ножницами. Волосы падали на пол, как хлопья грязноватой мыльной пены. Наташка обреченно закрыла глаза.
– А и ничего, Людмила Александровна. На мальчика похожа, но цвет и фактура вполне человеческие, – удивленно сказала парикмахерша минут через двадцать. Она развернула кресло к зеркалу, и Наташка, не дыша, открыла глаза. Да уж, одно слово – мастер. Из зеркала ей неуверенно улыбался светловолосый и сероглазый подросток неопределенного пола. Симпатичный. Только с косым шрамом на подбородке.
Дальнейшее Наташка воспринимала смутно, как яркий, красочный сон, не имеющий никакого отношения к жизни. К ее жизни. Они садились в транспорт, куда-то приезжали, что-то мерили… Вернее, мерила одна Наташка, а Людмила только кивала или качала головой. Наташка не узнавала себя в зеркале, терялась, даже, можно сказать, слегка пугалась и поэтому не задавала никаких вопросов. А Людмила ничего не объясняла, но выглядела очень довольной.
Наташка все думала: что же в ней так разительно изменилось за одно, пусть и очень длинное, утро? Почему ее отражение в зеркалах и в витринах магазинов кажется ей чужим? Неужели дело в короткой стрижке?
Людмила тоже смотрела на Наташку с радостным удивлением. Стрижка, конечно, очень изменила внешность, очень… Но дело было в другом. Дело было в том, что исчез затравленный звереныш. Перепуганный, зависимый, готовый в любой момент либо бежать, либо, виляя хвостом, ползти к источнику опасности, как щенок, которого хозяин только что наказал, но зовет опять. На месте запуганного существа сейчас была совсем юная девушка, почти ребенок. Удивленная, растерянная и… радостная.
Только бы не спугнуть, подумала Людмила. Вчерашняя Наташка вызывала жалость и острое желание помочь, спасти. Сегодняшняя была как чистый лист. И следовало воздержаться от искушения заполнить его своим опытом, своей правдой. Она сейчас как экзотическое растение из зимнего сада, которое легко погубить излишней заботой. Надо просто создать благоприятные условия для роста. В данном случае – обыкновенное человеческое участие, ненавязчивое приятельство будет куда уместнее роли Пигмалиона.
Только на обратном пути Наташка спохватилась: за все платила Людмила. Парикмахерская, увесистые пакеты в руках у обеих. Это же сумасшедшие деньги! Как она будет рассчитываться с хозяйкой? Спросить было страшно. Людмила тоже молчала, но ее молчание было совсем другим. Молчание человека, который на совесть выполнил сложную задачу и доволен результатом. Молчание глубокого морального удовлетворения.
– Людмила, сколько вы денег-то на меня потратили? – все-таки отважилась спросить Наташка.
– Ты же раньше на такой работе не работала, вот и не знаешь просто… Твой имидж, ну, внешний вид, грубо говоря, – это моя забота. Согласись, что эта стрижка тебе больше идет. А если не нравится, то кто тебе запрещает попозже придумать себе другую? – Людмила противоречила сама себе, но ее несло, лишь бы замять этот разговор про деньги. – Ты проголодалась? Я, например, ужасно после магазинов устаю, слона съесть готова.
Наташка не устала. И есть совсем не хотела. Слишком много впечатлений, она была просто переполнена новыми впечатлениями. А еще в работу вникать надо, а то помощница называется: вчера спать завалилась, ничего сделать не успела, сегодня половину дня красоту наводила. И тоже сделать ничего не успела, даже не огляделась как следует. Больше всего ее интересовал зимний сад. Жалко, если одно название, если недавно все посадили и ничего еще не выросло…
Во время обеда из сооруженных наспех бутербродов со сливочным маслом и красной рыбой они завели разговор о кулинарии. Опасения Людмилы насчет способностей, а главное, познаний Наташки в этой области оказались напрасными. По крайней мере, говорить она на эту тему могла, и звучало все вполне грамотно. Деревенская, по собственному признанию, девчонка щеголяла терминами из итальянской и восточной кухни. Правда, иногда путала ударения в словах. Было понятно, что предмет ей знаком, но вот названий она никогда не слышала, а только читала.
Впрочем, среди Людмилиных знакомых попадались незаурядные теоретики, в ста процентах случаев портившие любой набор продуктов до состояния полнейшей несъедобности. Например, свекровь. Вместо плова у нее всегда получалась каша-размазня, жюльены в ее исполнении напоминали клейстер, а обычная окрошка годилась только для помойного ведра. При таких постоянных результатах дама пребывала в уверенности, что она кулинарный гений. Так что знание специфической лексики не освобождает от ответственности. Людмила решила предоставить своей помощнице карт-бланш.
Ознакомительная версия.
