— Я не прочь быть еще одной тележкой, — усмехается.
— Иди, Тань, — цежу я сквозь зубы. — Я работать не могу!
— Все-все, моя золотая девочка! — лебезит. — Улетаю, чтобы не мешать нашей Рублевской наследнице бунтовать перед своей семьей, зарабатывая копейки в Маке.
Она наконец закрывает дверь.
— Сссука! — шиплю я. Хочется разрыдаться от бессилия.
— Простите? — звучит удивленно в наушниках для приема заказа.
— Ой, это я не вам! — оправдываюсь. — Извините, пожалуйста! Что будете заказывать?
— Большую картошку, сок, наггетсы…
На автопилоте вбиваю заказ, погруженная в свои мысли. Поэтому совершенно не успеваю среагировать, когда окно для приема оплаты вдруг само собой открывается и в него весьма неосторожно и очень тесно впихивается огромный букет роз…
По глупости ловлю наживку. А прямо следом за ней в окно влезает темная шевелюра. Затем широченные плечи, с трудом пролезающие в проем, и дальше по списку все части моего неверного и кажется в край обнаглевшего мужа.
— Герман, ты совсем охренел?! — шиплю я.
— Что, простите? — снова в наушниках.
Черт!
— Простите! Если это весь заказ, проезжайте на окно оплаты! — говорю и отключаю микрофон. — Хватит портить мне жизнь, Герман! Я на работе!
— Вот ты и попалась, — ухмыляется подлец, нависая надо мной угрожающей скалой. — Я так соскучился.
От возмущения теряю дар речи.
Он глядит на меня сверху вниз взволнованно и до бешенства привычно тепло. Касается пальцами моего лица.
Соскучился он! Кобель! И где же ты шлялся эти две недели? Опять у своих шлюх?
Конечно вслух ничего не спрашиваю. Чтобы не думал, что мне есть до него дело!
Вовремя вспоминаю о клиентах, подъезжающих к окну. Вынуждаю Германа спрятаться под подоконником, чтобы принять оплату. Если нас кто-нибудь поймает, прощай работа.
Но забываю учесть один неприятный для такого положения наших тел в пространстве момент: на мне форменное платье, с расклешенной юбкой. И я вижу, как он пялится на мои ноги.
Черт бы его побрал!
— Сколько с нас? — у окна возникает машина клиентов.
В растерянности смотрю на экран:
— Шестьсот восемьдесят семь. Наличкой или картой?
— Давайте картой.
Еще с десяток раз извиняюсь перед гостями. И дождавшись, пока они отъедут, опускаю взгляд на мужа. Непривычно видеть этого огромного мерзавца на коленях перед собой.
Герман подается вперед, и утыкается лицом в низ моего живота, вынуждая меня оцепенеть от шока.
— Что ты делаешь? — шепчу в ужасе.
— Малыш, я так соскучился, — ловит мою руку, которой я пытаюсь оттолкнуть его от себя, и целует запястье. — По твоему запаху особенно.
— Герман…
Он вдруг отстраняется и вытаскивает из валяющегося на полу букета маленькую коробочку. Открывает ее передо мной:
— Жень, я понял, что мы с тобой вообще не с того начали, — серьезно говорит он. — Будь моей женой, а?
Смотрю на кольцо с огромным камнем. На шикарный букет. На виноватую улыбку Германа…
— Ты совсем больной? — шепчу непонимающе. — Мы разводимся!
— Прошу тебя. Давай повенчаемся.
Сердце колотится как бешеное.
Какого черта?! Что с ним случилось? Неужели он узнал о ребенке? Иначе к чему бы такие резкие перемены?..
Глава 13. ОН
— Боже мой, Герман! Слава богу! Слава богу! — слышу голос мамы, врывающейся в палату. — Что случилось? Какое еще огнестрельное?! Ты что натворил?!
— Мам, мам, спокойно, — хочу сесть на кровати. Выходит с трудом. — Уже все в порядке. Всего лишь царапина. Побереги сердце.
— Какое тут сердце должно быть?! — сокрушается она. — Если я от посторонних людей узнаю, что мой сын в больнице?!
— Кто проболтался?
Мама придирчиво оглядывает меня с головы до ног, попутно рассказывая:
— У меня знакомая в соседнем отделении лежит. Мы с ней в прошлый раз вместе в кардиологии отдыхали. Так ты ж навещал меня. Вот она тебя и признала. Звонит, говорит: сын твой вроде. Это ж как называется, Герман?! Почему ни ты, ни Женя не сообщили?! А где она кстати? — озирается по сторонам.
— Не вздумай ей звонить! — предупреждаю сразу. — Она не знает.
— Как же можно не знать, ежели муж вторую неделю дома не появляется? — с подозрением косится.
— Ты же знаешь, какая она впечатлительная. Не хотел вас обеих пугать. Ей сказал, что у меня командировка срочная, — придумываю на ходу.
Ведь я так и не нашелся, что написать Жене, когда сразу как уехал из ее квартиры меня «тепло» встретил в офисе бывший конкурент, которому я «помог» разориться.
Всегда говорил, надо стрелять в голову. Иначе я — падла живучая.
А если серьезно, благо Веня со мной заходил. Я в таком мыле был после очередного провала вернуть жену, что шел на вызов из офиса на полном автопилоте. Если бы Вениамин не окликнул — пристрелил бы меня этот пидрила. Надо будет ему премию выписать.
Мама наконец заканчивает свой придирчивый осмотр и отвечает:
— Ладно, ты прав. Женечка действительно у нас девочка чувствительная, не будем ее пугать, — мама держится за сердце, и опускается на стул рядом с моей койкой.
— Мам, плохо?
— Нормально, — отмахивается. — Не помру, пока не убежусь, что ты в порядке. Врач сказал еще как минимум две недели лежать.
— Ты уже и с врачом пообщаться успела? — я даже не удивлен.
— Ну, а как же иначе? Раз от вас правды не дождешься!
— А что насчет врачебной тайны?
— Я ему сказала, что если не расскажет, что с моим сыном, то я буду вынуждена поднять все свои связи и отстранить его от работы, — уверенно заявляет. — Был бы повод — причина найдется.
— А потом спрашиваешь, в кого у меня такой паршивый характер, — усмехаюсь.
— Пока еще ни разу не подвел этот мой паршивый, — хлопает меня по руке. — Помнишь, как ерепенился, когда я тебе невесту «навязала». А теперь посмотрите на него: «Женечку не беспокоить» — любимая жена, видать, а? Оказалась навязанная невеста — лучший подарок от матери.
У меня у самого сердце болеть начинает, когда мама о Жене говорит. И как ей сказать, что я из-за собственной глупости проебал этот самый подарок.
— Спасибо, мам, — в горле сухо. — Я постараюсь сохранить.
— Уж постарайся, постарайся, — наставительно хлопает меня по руке. — Лучшей жены не сыскать. Умница, красавица, скромница. Хозяйственная, а готовит как, ммм! Для тебя расцветала. Да еще как расцветет! И детей тебе здоровеньких подарит. Ты с этим делом не затягивай. А-то кто знает, сколько мне отведено…
— Не начинай только, — торможу ее я, пытаясь улечься поудобней. — Сегодня я пациент.
— Молчу-молчу, — поправляет мне подушку.
— Лучше расскажи мне еще про мою умницу-красавицу, — прикрываю глаза, чувствуя, как от капельницы опять в сон потянуло.
— А чего ты о ней такого за год не успел узнать, чего я знаю?
Открываю глаза, вспомнив слова Жени в клубе. Уставляюсь на мать:
— А расскажи-ка, как она отреагировала на твое предложение моей женой стать?
— Хорошо, — пожимает плечами.
— Хорошо, это как? — допытываюсь. — Как я?
— Вот еще глупости! — фыркает. — Это я на тебя, оболтуса, влиять могу. Где-то и упорствовать приходится и давить. Но ты же моя кровиночка. Неужто думаешь, я бы с чужим человеком так же поступать стала? Да мне и давить на нее особо нечем было. И незачем. Я предложила, она согласилась.
— Так просто? — с сомнением.
— Ну, — усмехается, — не просто. Она мне по большому секрету сказала, что уже давно тебя любила. Но это ты и сам уже должен знать…
У меня рот открывается от удивления.
Ой идиот!!!
Откидываюсь обратно на подушку. Закрываю глаза ладонью. Хочется орать в голос.
Маленькая моя… Женечка, как же так?
А я добоеб не разглядел и все похерил…
Душу будто ржавым лезвием вспарывает, когда теперь представляю, каково ей было меня с другой бабой застать. Болит похлеще пулевого.
Девочка моя, что же я наделал?! Как теперь доказать тебе, что я жалею? Как все вернуть? Отмотать обратно? Да если бы я сразу к нашему браку всерьез отнесся, то никогда в жизни кроме нее ни на одну не посмотрел… теперь-то вижу.
