При упоминании его имени я вижу, как Катерина вздрагивает, и сильно хмурюсь, наблюдая, как к ней приближается ее муж. На ее лице нервное выражение, которое беспокоит меня и заставляет задуматься, не перешел ли вспыльчивый характер Франко за пределы того, что он просто огрызался на свою жену или пренебрегал ею. У меня нет привычки следить за семейными привычками подчиненных мне мужчин, но я бы никогда не потерпел домашнего насилия ни от кого из них. Росси, как ни странно, тоже этого не делал, я помню несколько случаев, когда жены приходили к нему, избитые до такой степени, что не могли этого вынести, и просили его вмешаться. И он всегда это делал. Как только муж отказался изменить свой образ жизни, эта женщина становилась вдовой, а муж — жертвой “несчастного случая”.
Всегда существовало негласное правило, что женщины-мафиози, у которых мужья жестоко обращаются с ними, не обращаются в полицию. Они едут к Дону. Обращение в полицию столь же непростительно. И я намерен продолжать в том же духе. Я никогда не потерплю, чтобы муж издевался над своей женой. Если Франко так поступает с Катериной, это еще менее терпимо.
Мой взгляд быстро скользит по ней в поисках каких-либо видимых синяков, но я ничего не вижу. Я надеюсь, это означает, что Франко не был груб с ней, но я делаю мысленную пометку получше за ним присматривать. Что бы его ни беспокоило, ему нужно взять себя в руки. Мне нужно, чтобы мой заместитель был на высоте, а не отвлекался и не впадал в истерику.
— Я слышал, что произошло, — говорит Франко, быстро целуя жену в щеку. — С Софией все в порядке?
— Она выздоравливает. Я только что разговаривал с Катериной о наших следующих шагах с Братвой.
Глаза Франко сужаются.
— Зачем? Я не знал, что у нас вошло в привычку прислушиваться к советам женщин. — Его тон шутливый, но я вижу, как мрачнеет выражение лица Катерины.
— Она дочь Росси, — напоминаю я ему. — Она имеет такое же право голоса в том, что мы будем делать дальше, как и любой другой.
По выражению его лица я могу сказать, что Франко не согласен, но прежде, чем он успевает сказать что-либо еще, Катерина натянуто улыбается ему.
— Я собираюсь проведать Софию, — говорит она фальшиво бодрым тоном. — Если кому-то из вас нужно будет поговорить со мной о чем-либо, вы можете найти меня там.
Франко смотрит, как она уходит, его пристальный взгляд скользит по ее заду, когда она направляется по коридору.
— Она похудела, — жалуется он. — Эта задница уже не та, что раньше.
Я свирепо смотрю на него.
— Она потеряла обоих родителей за считанные недели, Франко. Дай женщине передохнуть.
Он пожимает плечами.
— Эй, это не значит, что я не могу найти пухлую задницу где-нибудь еще. Просто говорю, что она уже позволяет себе расслабиться.
Внутренне его отношение заставляет меня кипеть, но я отодвигаю это в сторону. Я здесь не для того, чтобы говорить Франко перестать быть свиньей, когда дело касается его жены и женщин в целом и, в конце концов, не то, чтобы у меня не было подобного отношения на протяжении многих лет. Моя неспособность хотеть какую-либо женщину, кроме одной, появилась совсем недавно.
"Хотеть" вряд ли кажется достаточно сильным словом для описания того желания, которое я испытываю к Софии. Одержимость. Зависимость. Дикая потребность, которая пронзает меня в самые неподходящие моменты. Даже сейчас я чувствую эту знакомую боль за нее, и я хочу отвезти ее домой как можно скорее.
Я говорю себе, что это просто для того, чтобы она была в безопасности, чтобы я мог запереть ее и вернуться мыслями к более важным вещам. Но я знаю, что это не совсем правда. Я хочу наказать ее. Обладать ею. Сделать ее снова своей. Трахать ее до тех пор, пока не будут стерты все следы мужчин, которые прикасались к моей жене, моей собственности без разрешения. Мне надоело потакать ее чувствам. Она подвергла себя опасности, и моя работа — сделать так, чтобы этого больше никогда не повторилось.
Как ее мужу. Ее дону. Ее хозяину.
— Итак, каков план? — Голос Франко прерывает мои мысли, и я возвращаю свое внимание к нему, отвлекаясь от своей жены и быстро набухающего члена. — Что мы будем делать с этими ублюдками из Братвы?
— Ничего, — решительно отвечаю я. — Я все еще хочу помириться с Виктором, и Катерина сказала то же самое. Она не хочет больше крови в отместку за смерть своего отца.
Франко смотрит на меня, его глаза расширяются.
— Значит, ты ничего не собираешься делать? Твою жену только что похитили, отца моей жены убили…
— Я не говорил, что ничего не буду делать, — перебиваю я его более жестким тоном, чем обычно. — Я собираюсь созвать собрание всех боссов… конклав. Мы разберемся с этим между нами всеми: итальянцами, русскими и ирландцами, со всеми, кто должен присутствовать. Мы уладим это раз и навсегда, без войны, без нового кровопролития.
— Тебе следовало бы попросить ирландцев выступить на нашей стороне против русских, — горячо возражает Франко, повышая голос. — Колин Макгрегор будет на твоей стороне, и ты это знаешь. Ты мог бы стереть угрозу Братвы с карты и отдать их территорию Макгрегорам.
— Боевые действия должны прекратиться, — решительно заявляю я. — То, что мы не смогли прийти к соглашению, подвергло Софию еще большей опасности, ты действительно думаешь, что они остановятся на этом? Мне нужно выяснить, на что согласится Виктор, чтобы заключить мир. И ты должен так же беспокоиться за Катерину. Она тоже может стать мишенью. — Так и есть, судя по тому, что сказал мне Виктор, но я не делился этим с Франко. Я знаю, что должен поделиться с ним тем, что Братва Пахана хочет заполучить его жену в качестве приза, но в последнее время я не был настолько уверен, что могу доверять его решениям. И вдобавок ко всему, в последнее время он слишком часто выступал против моих решений. — Ты не беспокоишься о том, какой ущерб война может нанести твоей семье?
— Я больше беспокоюсь о большой семье, чем просто о своей жене, — огрызается Франко. — Я такой же человек из мафии, как и ты, Лука. Но ты настолько поглощен своей личной драмой, что не можешь сосредоточиться на текущей проблеме. Ты ставишь свою жену выше…
— Хватит! — Мой голос резок и зол, больше, чем когда-либо с ним, но я, кажется, не могу остановиться. Я чувствую себя разбитым и разъяренным, доведенный до крайности непослушанием моей жены, эксцентричным поведением моего лучшего друга и тем фактом, что я не только, только что убил самого близкого мне человека, который был мне отцом, но и вынужден организовывать сокрытие этого. — Я не допущу войны, Франко. Нет, если я смогу это предотвратить.
— Ирландцы…
— Они будут присутствовать на конклаве, как русские и мы, если они знают, что для них хорошо, и мы останемся там до тех пор, пока не сможем прийти к соглашению, которым будут довольны все семьи. И тогда мы сохраним мир, о котором договорились. — Я прищуриваю глаза, когда Франко открывает рот, чтобы снова возразить, моя кровь кипит от праведного гнева. Приятно направить куда-то всю эту ярость, всю сдерживаемую ярость, которая кипела с тех пор, как я вытащил Софию из конспиративной квартиры. — Тебе тоже следовало бы быть осторожнее в своей привязанности к ирландцам. Тот, о ком ходит столько слухов, как о тебе, должен быть осторожен в своих доводах в их пользу.
На лице Франко застывает изумление, когда он смотрит на меня, его рот милосердно закрывается при этом последнем замечании. За все годы нашей дружбы я ни разу не бросил ему в лицо слухи о его происхождении. Это я всегда защищал его от них. Но в данный момент мне уже все равно. Я покончил со всем этим. С тех пор как я взял на себя роль Дона, его там не было, как я надеялся. И я начинаю уставать от того, что на это не отвечают взаимностью.
— Мне нужно присмотреть за моей женой, — холодно говорю я, все мое терпение иссякает. — Тебе следует позаботиться о своей.
И с этими словами я направляюсь по коридору к палате Софии.
