Естественно, в качестве искупления я также вынуждена рассказать Рози все. Она поглощает душещипательные подробности на манер чтения Стивен Кинговского триллера-ужастика и кайфует похлеще, чем от вишневой наливки. Если я, как ей кажется, рассказываю недостаточно подробно, выпытывает с особым рвением, требуя не упускать ни мест, ни междометий, ни даже звуков.
Естественно, сцена драки интересует Рози больше всего, и она пытает меня, полузадыхаясь от восторга:
— И хорошо он его отметелил?.. Прям впал в ярость, как эти... у викингов... берсерки?.. Миха много крови потерял?.. Они продолжали на улице?.. Соседи ментов не вызывали?..
— Сахарок, тебе б инквизиторшей работать, — стону я.
Бесполезно объяснять, что я была слишком травмирована душевно, чтобы обращать внимание на подобные вещи.
— «Спасибо» скажи, — Рози непреклонна. — Я ж помогаю тебе разобраться в себе.
— По-моему, все уже разобрано.
— А вот и нет. Я просила тебя не калечиться — забыла? Вот зачем ты пошла к нему?
Хоть никуда я и не ходила, а ходили ко мне: она подразумевает Миху.
Итак, зачем?..
Конечно, я и сама уже над этим думала, потому что после первых робких попыток «поговорить» с Риком и собственных размышлений о причинах заметила, что от этого как-то вставляет.
Миха захотел быть со мной не «просто так». Ладно бы, потрахаться и хватит.
Но нет, ничего просто так не бывает. Плати за удовольствие. Теперь потрудись вернуться и давай: рожай детей мне, желательно, здоровых.
Миха захотел быть со мной, и я тоже в это играла. Странно, что когда-то он спокойно все проярил, а теперь не вник, что и для меня это превратилось в игру.
Признаться, в истории с Михой есть над чем поразмыслить: значит, не забыла? Не разлюбила? Значит, страдала больше и дольше, чем сама готова была себе в том признаться? Не то. Все — не то.
Конечно, Рик не мог спросить меня об этом. А не спрашивал он меня об этом, потому что до этого и сам почти месяц ночевал у своей бывшей... или бывших... Как после этого спрашивать?..
Можно было бы предположить, что мы оба искали у своих бывших то, чего нам не хватало друг с другом. Что-то у нас не получалось, не устраивалось. Не для того ли я прыгнула с Михой в койку, чтобы отомстить Рику?
Не для того. Правда заключалась в том, что на тот момент я настолько отрубила Рика, что мстить мне было некому и не за что. Он снова стал чужим. Да и родным никогда не был.
Ведь Каро высказала-таки мне — без истерик вроде:
«Признай, что испытывала удовлетворение, встречаясь с Михой».
«Испытывала, конечно».
«Моральное удовлетворение».
«Стоп, Каро. Ничего морального в этом не было. Наоборот — мы просто трахались. Я хотела его, а он хотел меня».
Ей, наверно, больно было это слышать, но она сама спросила.
«Он изменил тебе с другой, — настаивала Каро, — и вот ты наконец-то его — и их — за это наказала. Ты была беременна, она теперь беременна — все сходится. Все началось с травмы, которую нанес тебе Миха. Я помню, как сильно ты его любила, как добивалась в школе. Как беспощадно ты отрезала его от меня, а меня — от него. Вы были столь блестящей парой...»
«...которой нет уже лет сто. И никакой морали. Ноль морали. Я вообще позабыла, что это такое».
В общем, это Каро, у нее свое, а у меня свое. А с Михой я переспала из-за того, что мне тупо захотелось мужика. Не больше и не меньше.
— Zum Ficken. Потрахаться, — признаюсь поэтому спокойно Рози.
И мне плевать, если сказала я об этом так громко, что меня слышал бариста или еще кто-нибудь в этой псевдо-итальянской шараге.
Рози кивает головой — правильно, мол.
Кажется, она настолько рада, что «все хорошо, что хорошо кончается» — даже не задает вопроса на засыпку: а зачем мне теперь этот?..
***
Зачем, зачем... За тем, что мне с этим хорошо. Даже вне постели или других мест для совокупления.
Но когда этот снова «по привычке» прячет от меня монитор своего ноута, я откровенно смеюсь над его конспирацией.
Я, конечно, менее инквизиторша, чем Рози — но нет, черта с два он от меня отвяжется. Пусть привыкает разговаривать. Да, за этим он мне тоже.
К тому же имею я право знать, куда конкретно он гоняет мою машину? А то мало ли, что там, в Нойштрелице, хоть это и не Берлин.
Нойштрелиц... Берлин...
Припоминаю одну деталь и после ужина забрасываю удочку:
— zalando что-то новенькое строит?
У интернет-магазина zalando там центр логистики, а в Берлине, недалеко от Истсайдской головной офис.
Рик отвечает не сразу, а я продолжаю допытываться:
— Тогда вы от них возвращались?
— Когда — тогда?
— На Ист Сайд. Ты на тачку ее сажал.
— Ну.
Он поворачивается ко мне всем корпусом и смотрит на меня в упор, не мигая.
– Только я ее не сажал. Она сама себя сажала. На мою тачку.
— То есть, ты подарил ей...
— То есть, я ни хера ей не дарил, — чуток «повышается» он. — Но она, тем не менее, ездит на моей тачке, и сама себя туда сажает...
— Слушай, — изо всех сил стараюсь не раздражаться, но дается это мне непросто, — а ты можешь, так сказать, в общих чертах обрисовать мне, как все это так получилось?.. Не, я, конечно, понимаю, там, гулял, изменял...
Хоть на словах это и проще гораздо «понять», чем на деле...
— Хрена ты понимаешь. «Гулял» — отзывается Рик презрительно и с нетерпением. — Да блять, запарывали просто всё друг другу.
— «Всё» — то есть, проекты?.. Зачем?..
Откровенно не понимаю. Ведь это же тупо невыгодно.
— Так выходило. Ее бесило работать со мной.
— Тебя — с ней?..
— Нет, вообще-то. Мы мало пересекались. Работали, по сути, каждый — на себя, каждый — со своими клиентами. Последним запорол я. Она много брала из кассы на инвестиции и просто так — квартиру, там, отремонтировать.
— Ту, на Котти?.. — спрашиваю почти беззвучно, но он слышит.
— Не, другую.
— Вашу?..
— Ее. Квартира на ней была. И есть.
Ну, конечно.
— Я ей говорил, что это херня, надо сначала текущие отбить. Потом у меня появилось верняковое дело...
— Какое?
– Чувак предложил переоборудовать пуфф...
Пуфф — это значит бордель?..
Не верю ушам, но ему-то верю и только спрашиваю прифигело:
— Чё?..
— ...под отель. Ну, в это побольше надо было вложиться. Бабки вложить — и не только. А она — мне, блять — моими же аргументами. И — пиздец. Я отправил туда подряд, а когда пришло время с ними расплачиваться, она завинтила мне ликвид. Потом они искали меня кругом.
— И находили?..
— И находили. Берлин большой, но, блять... находили. По башке отгребал. Не раз... И не два... И не только по башке...
— Поэтому перебрался на ту квартиру? На Котти?
— Не-а. Жить негде было. Они отвалили потом. Въехали, что с меня ничего не возьмешь и никто за меня ниче не даст.
Таким образом этот, итит его мать, предприниматель оказался вынужден бомжевать. Все это настолько раздолбано, что... подходит к нему, если честно.
Подкалываю этого раздолбая без тени лживого сочувствия к его судьбе:
— Так а машину, раз ты ей не дарил, она у тебя угнала, получается?
— «Получается» — равнодушно подтверждает он.
— Это ж раритет какой-то?
— Додж Челленджер семьдесят второго.
Присвистываю, как если бы мне это о чем-нибудь говорило:
— Не ожидала.
— Чего?
— Что ты к тачкам так ровен.
— Тебя это напрягает?
— Может, я раздумаю давать тебе свою...
— Раздумаешь давать, м-м-м.… — тянет он понимающе и вдруг хватает меня за руку и насильно усаживает к себе на колени, где одной рукой лезет под футболку, а другой пытается содрать трусы.
— Э-э.… — измываться над ним дальше становится затруднительно, потому что мне забивают языком рот, прерываясь, чтобы «разрешить»:
— Да ты спрашивай еще, спрашивай... Че там еще хочешь знать...
