— Мгм, — смеюсь и чмокаю его в губы. — Слушай, а мне нравится обсуждать с тобой все.
— Э-э, я не говорил, что это нравится мне.
— Ты просто не пробовал, поэтому не знаешь.
— Ни хрена подобного, все я знаю.
***
Все знает — это вряд ли, но умеет он явно многое.
Позднее мы с ним снимаем старую люстру, вешаем новую, вернее, все это делает он, а я состою на подхвате.
— Вот ты бардак устроила из-за одной люстры, — ворчит он.
Когда озвучиваю весь график работ:
— А-а-а... Да, я давно заметил, оно на соплях держится... как на голову не упало.
Спускаем во двор панно, вернее, он спускает — я спускаюсь с ним за компанию. Во дворе он его приваривает, затем затаскивает обратно, но вместо того, чтобы тут же повесить на место, ставит на ребро в коридоре, объявляет перекур и порывается ломануть за сигаретами к Виките.
Я не пускаю его: — Не фиг сваливать на самом интересном месте, — и указываю на пачку, все так же лежащую на подоконнике.
Вспомнив, что ее положил туда Миха, и как он распинался про запах сигарет, хмыкаю и даже разрешаю Рику в порядке исключения покурить в квартире.
Когда он, затянувшись, хмыкает: — Вообще-то... — предупреждаю: — Скажешь, что за ними сегодня приходил... тогда, во второй раз...
— ...че сделаешь? Яйца оторвешь?
— Ты меня понял.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ FAQ (Вопросы и ответы)
Выходные. Впервые за долгое время испытываю потребность в общении с подругами:
Я: Хей, Каро, как встретила Новый Год?
Она: А мы с Нового Года не переписывались?.. Слушай, не спрашивай.
Я: Что так?
Она: В карантине сижу.
Я: Болеешь?
Она: Нет. Был контакт с заболевшими. А на Новый... не спрашивай вдвойне. Едва избежала свинг-вечеринки. И разборок с ведомством по здравоохранению.
Я: О-о-о?!..
Она: Прям на берегу моря в отеле.
Я: Ух ты ж, в Милане море есть?..
Пауза. Затем:
Она: Естественно, нет. В Рапалло ездила.
Я: Во даешь.
Она: А мне было не до хорошего. Слушай, Кати, как отличить нормальных от ненормальных?
Если б я знала, думаю.
У меня стопорятся мысли, потому что Рик — правда, после продолжительного секса а ля «привет, я дома» — завалился сейчас на диван и: — Бля-а-ать, че за хуета-а-а... — смотрит матч Херты против Вердера под взбудораженный треск чипсов и мерное постукивание донышка — не первой — бутылки пива о журнальный столик. Не догадывалась, что столик у меня там для этого был. Херта не в лучшей форме и пропускает Биттанкуру третий мяч. Второй тайм только начался, значит, терпеть эти мучения предстоит еще долго.
Излагаю Каро свою точку зрения:
Нормальные — они почти все время нормальные, а ненормальные — только поначалу.
Она: Сама придумала или содрала где-то?
Я: Первое. И второе.
Да ладно. Что может быть нормальнее и закономернее Рика, смотрящего субботний матч бундеслиги? Под пиво. Не чай же он должен пить под это дело.
— ГО-О-О-ОЛ!!!!! — будто соглашается со мной из прихожей Рик, но потом: — Э-ЭЙ, НИХУЯ, БЫЛ ГОЛ!!! Блять, пиз-дюк...
Я видела и слышала его уже более разъяренным, и сейчас он меня не пугает. Хоть я и испытываю определенное облегчение от того, что эти эмоциональные всплески направлены не на меня.
Значит, ты у нас и умная, и опытная? – не отстает Каро.
Ни то, — отвечаю ей, - ни другое.
Похоже, Каро испытывает не облегчение, а, скорей, досаду от того, что новогодняя свинг-вечеринка не состоялась, а поскольку именно я ей об этом напомнила, то и стервозит она теперь со мной.
а жаль — сетует она.
я ж серьезно
думала, ты меня наставишь на путь истинный, я ж со скуки помираю
сижу тут взаперти...
— мне приходит очень «обиженное» селфи -
...в четырех стенах
все ленты пролистала, все марафоны перемарафонила
одна посреди стукко венециано с видом на Милано
Я, кажется, не уточняла, что у Каро очень обеспеченные родители, и на Амазон она утроилась исключительно ради дополнения картины. Надо же чем-то заниматься — или делать вид.
Но меня умиляет ее тон — не соскучившийся, а, скорее, жалобный.
Вспоминаю, не то, как она, «объявившись» после нескольких лет, просила познакомить ее хоть с кем-нибудь, а другое.
Я ведь говорила уже про наши с ней проказы. Так вот... Однажды в школе мы с Каро, как обычно, должны были разойтись по разным урокам, она — на религию, я — на этику. Не знаю, что с ней в тот день случилось, но помню: вот звенит звонок, я говорю ей привычное: «Bis nachher», то есть, «до после урока», а у нее губы смеются, а сама она отчего-то смотрит на меня с такой внезапной, такой невыразимой тоской, и в глазах ее я читаю то ли: «Не бросай меня», то ли: «Вытащи меня отсюда».
И я соображаю молниеносно: хватаю одной рукой ее, другой — наши с ней сумки, тащу нас в медпункт — отпрашиваться, мол, ей плохо, мне нужно срочно отвезти ее домой. Уже тогда ее мигрени успели показать себя и мне верят, ставят в известность ее родителей. Нас отпускают.
Ее родителей нет дома, и мы воруем у них из холодильника пиво и джеки-колу в банках, которые в наши «по пятнадцать» нам не продали бы в супермаркете. С ворованным бухлом едем подальше из города, на Ваннзе, а там гуляем и оттягиваемся по полной.
Кажется, мы с ней пьем впервые в жизни. Наверно, тогда просто пришла весна, защекотало не греющее, но смеющееся солнце и снесло нам крышу. Мы молоденькие-красивенькие этакой подростковой, слепяще-яркой весенней красотой, от которой слепит глаза и заболевают головы у всех от зеленых пацанов до взрослых мужиков в возрасте. И нам так весело, что это видно за три версты, и слышно тоже. Наш «оттяг» пытаются стрелять у нас какие-то пацаны, такие же, как мы, прогульщики и тоже без вариантов затариться легально. А мы не жадные — делимся, знакомимся, флиртуем и угораем с теми пацанами, врем им, что сами тоже «из Марцана» и в таком составе гуляем парочками на Ваннзе.
Когда тот сумасшедший мартовский день близится к концу, мы с Каро, с непривычки окосев, делаем вид, что подрываемся ехать с теми пацанами догуливать у них в Марцане, а сами в последний момент выпрыгиваем из метро, машем ручкой им на прощанье, бросаем воздушные поцелуйчики и дико и развязно хохочем вслед уехавшему поезду.
Было это за каких-то пару недель до Михи и наших с Каро страстей по нему, которые, как видно, и взбурлили на буйной почве этих похождений. Затем уж больше ничего подобного не повторялось.
Вспоминаю — и сейчас мне нечего ответить на ее:
и выпустят меня отсюда, по-видимому, не скоро
Тогда-то, в пятнадцать я, сама израдно поддатая, кое-как привезла ее потом домой. Дома ее после тех двух «пол банок» тошнило до отключки, даже до галлюцинаций каких-то. Я уже скорую ей набирала, когда она пришла в себя. Потом Каро закрылась у себя в комнате, а я выбрехивала ее перед предками — совсем разболелась ваша дочь, мол. Они лишь благодарили, что пробыла с ней.
Теперь спрашиваю только:
В Италии новые ужесточения?
Она: А ты не знаешь?
Я: Нет.
Она: Кати, ты совсем выпала из жизни. У тебя что, сейчас кто-то есть?
Вообще-то, на стеб по поводу выпадания из жизни я никогда не ведусь. С другой стороны, сейчас мой «кто-то» настолько неопровержимо существует в моей жизни, моей квартире, моем распорядке дня и — со сладкой, волнительной закономерностью — даже где-то у меня внутри, — что замалчивать его значит врать напропалую. Правда, сейчас как раз кажется, что, не будь у меня телевизора, вероятность, что этот «кто-то» согласился бы у меня поселиться, составила бы фифти-на-фифти, а то и меньше.
