Ознакомительная версия.
— Начальник, Дима, всегда прав, — гордо заявил Криворучко. — Как-нибудь справишься. Я помогу на первых порах, ведь профессором-консультантом ты меня оставишь?
Миллер пообещал, что возьмет Криворучко на любую должность, которую тот пожелает, и отправился к себе.
— Таня? — обрадовался он, увидев возле своей двери кругленькую фигурку.
— Дмитрий Дмитриевич, я хочу вам сказать…
— Сейчас… — Миллер завозился с ключами. Сердце его, казалось, увеличилось в размерах и колотилось быстро-быстро, словно он только что пробежал кросс. — Выпьете со мной чаю? — Ему с трудом удавалось сохранять свой обычный холодный тон.
— Ой, что вы! Это неудобно…
— Очень удобно. Вы сколько раз угощали нас после операций?
Конфузясь, Таня зашла в кабинет.
— Не будем считаться визитами, — улыбнулась она и села на краешек стула. — Я просто хотела сказать…
— Сначала чай! — невежливо перебил Миллер.
— Дмитрий Дмитриевич, я зашла предупредить, что уеду на несколько дней. До конца недели вам придется работать с другими сестрами. По плану у вас две трепанации и одна операция на плечевом сплетении. Я укомплектовала все три набора, положила ваши любимые инструменты, так что вы предупредите сестру, которая будет с вами работать.
Она поднялась со стула, но Миллер решительно взял ее за локоть и усадил обратно.
— Куда же вы? Чайник вскипел. И, если не секрет, куда вы уезжаете?
Она хихикнула:
— Отправляют на учебу.
— Вас учить — только портить.
Миллер налил Тане чаю в парадную чашку. Эта невесомая, почти прозрачная чашка со строгим греческим рисунком досталась ему от бабушки. Миллер редко пил из нее, боялся разбить. Глядя на чашку, он вспоминал бабушкины руки, ласковые и нежные, с безупречным маникюром и множеством старинных колец. Поэтому и привез вещицу в клинику, где проводил большую долю времени.
— Спасибо за комплимент, но без этих курсов мне не подтвердят категорию.
— У вас уже есть категория? — удивился он.
— Конечно! — Напористое «оканье» казалось Миллеру дивной музыкой. Ему хотелось, чтобы она говорила, говорила без умолку, четко и распевно выговаривая гласные. — Высшая, я ведь уже тринадцать лет работаю.
Он недоверчиво уставился на медсестру.
— Вы что, сразу после детсада попали в училище? Вам же лет двадцать, наверное?
— Двадцать девять.
— Не может быть!
— Это я из-за маленького роста так молодо выгляжу.
— Не только из-за роста. Никогда не встречал у дам ваших лет такого задорного взгляда, — буркнул Миллер. — Но это же очень хорошо, что вы взрослая. Теперь я смогу держаться с вами на равных, а то мне все время хотелось погладить вас по головке и купить вам воздушный шарик.
Таня засмеялась. К чаю она не притронулась: то ли стеснялась, то ли поймала нервные взгляды, которые Миллер бросал на любимую чашку.
— Хорошо, что не в угол поставить. Но вообще-то двадцать лет тоже вполне солидный возраст.
Дмитрий Дмитриевич презрительно приподнял бровь, и тут, как по заказу, дверь кабинета приоткрылась. С несвойственной ему резвостью в помещение вбежал Чесноков, обычно передвигавшийся по клинике со скоростью черепахи.
Халат клинического ординатора был расстегнут, на его шее болтались сразу две хирургические маски, а голову венчал женский одноразовый медицинский берет.
— Вот полюбуйтесь, Таня, на человека в солидном, по вашему мнению, возрасте. Что за вид? Почему у вас берет на голове?
— Смейтесь-смейтесь, — пробасил Чесноков и бесцеремонно плюхнулся на свободный стул. — В супермаркете «Максихауз» теракт! Чаю мне здесь дадут?
Два года назад Чесноков спас Миллера от ножа впавшего в безумие больного и с тех пор стал обращаться с профессором, как с любимым, но, увы, слабоумным дядюшкой. Дмитрий Дмитриевич хотел бы покончить с этой фамильярностью, но не мог — всякий раз он вспоминал, как хладнокровно Чесноков скрутил алкоголика, привезенного в клинику с черепно-мозговой травмой. Неизвестно, сколько народу тот успел бы ранить до появления охраны, если бы не мужество ординатора.
— Самообслуживание. — Миллер показал на чайник и заварку. — Какой еще теракт, Стас?
— Черт его знает. Распорядились всех оповестить насчет боевой готовности. У вас мобильный опять не работает, вот я и прибежал. С ног сбился. Когда вы наконец освоите сотовую связь?
— Что, уже везут пациентов?
— Вроде нет пока.
— Ой, а я что сижу? — спохватилась Таня. — Мне надо в оперблок, наверное, девчонки уже дополнительные операционные разворачивают.
И она умчалась.
— Кто главный? — Миллер достал сигареты, угостил Чеснокова и закурил сам.
— Криворучко, само собой. Он побежал в приемное отделение, разгонять плановых больных. Невропатологов обязал остаться на рабочих местах — они будут ассистировать на операциях при массовом потоке больных. Вы с ним будете на сортировке пострадавших, как самые опытные, а мы уж в операционной займемся.
Миллеру очень хотелось сказать, что ставить Чеснокова самостоятельно оперировать — это тоже теракт, но сейчас, в преддверии тяжелой и долгой работы, обижать его было нельзя. Да и на кого еще можно было рассчитывать? Опытные хирурги должны принимать пострадавших и решать — кого сразу в операционную, кто может подождать, а кто требует только консервативной терапии. Это азы медицины катастроф. Значит, они с Криворучко работают в приемном покое, а все остальные доктора у них примерно такие же, как Чесноков. Просто Чесноков не цитирует с умным видом иностранные журналы и не злоупотребляет медицинскими терминами. Если показать миелограмму[4] ему и другому клиническому ординатору, Белову, и спросить, что они на ней видят, Чесноков скажет: «Хрен его знает», а Белов с важным видом произнесет: «Безусловно, какой-то патологический процесс присутствует». Смысл, конечно, один и тот же, но Стас считается туповатым парнем, а Белов — интеллигентным, мыслящим юношей.
— Я надеюсь на вас, Стас. Только прошу: работайте аккуратно, не спешите, сколько бы каталок с больными ни стояло под дверью. Помните, если я не привезу пациента сам и не потребую немедленно освободить для него стол, значит, время у вас есть. И не обращайте внимания, если анестезиолог или медсестра начнут упрекать вас в медлительности и неловкости. Впрочем, разумный совет лучше принять.
Миллер вздохнул и полез в портфель за бутербродами:
— Давайте-ка поедим. Война войной, а обед по расписанию.
Чесноков вонзил крепкие зубы в бутерброд с колбасой.
Неизвестно, сколько времени им придется провести на ногах. Оба положили себе в чай по четыре ложки сахару, и на всякий случай Миллер открыл коробку шоколадных конфет. Конфеты были старыми, наверняка коробка прошла сложный жизненный путь, прежде чем попала к профессору, но зато каждая конфета была завернута в фольгу, и Дмитрий Дмитриевич положил несколько штук в карман — подкрепляться в ходе работы.
Ознакомительная версия.
