Поэтому ему стоило немалого труда сохранить спокойствие и, черкнув в ответ пару слов, отложить телефон на край стола.
У матери день рождения.
Юбилей.
Он и так не будет присутствовать на торжестве.
Его искромсанное в клочья сердце лишние двадцать минут могло потерпеть.
Но родительница уже ёрзала на своём месте, явно раздосадованная тем, что в их разговор вклинивалась его личная жизнь.
Особенно как раз когда она желала вытянуть из него хоть что-нибудь о происходящем в этой самой личной жизни.
— Супруга?
Он мотнул головой, и она поджала губы. Раздумывала, стоит ли доверять его немому ответу.
— По работе?
— Это неважно.
— Герман… ты, видимо, стал забывать, что ты не только сверхзанятой деловой человек с миллиардами за душой. Ты ещё и мой сын! И сейчас я пытаюсь поговорить со своим родным сыном после почти двухмесячного молчания, а в ответ слышу только односложные отговорки!
По-своему она была права. И, возможно, разумнее всего было откупиться малой кровью. Чтобы поскорее завершить свой визит и отправиться навстречу тому, что окончательно разделит его жизнь на до и после.
— Извини. Ты права. Что именно ты хочешь знать? — ни один мускул на его лице не дрогнул, но всё, о чём он сейчас думал, это страшное слово «доказательства» из сообщения Марины.
Мать снова подцепила пальцем цепочку, стараясь не встречать его взгляд:
— Хочу знать, что у вас приключилось. Вы… поссорились?
Его взгляд на мгновение приковался к молчавшему телефону.
— Значит, поссорились, — заключила из его молчания мать. — И… сильно? Сильно поссорились?
Что ею двигало в попытке вытащить из него ответ? Уж точно не стремление посочувствовать — и он очень скоро убедился в верности своих предположений.
— Достаточно сильно, чтобы поднять вопрос о разводе.
Очень глубоко в душе, где ещё ютилась не до конца вытравленная с годами юношеская наивность, он почти неосознанно надеялся, что матери хватит такта опечалиться. Хотя бы для вида.
Но пора бы додавить наивность в себе до конца. В его мире быть наивным даже на один процент из ста — смерти подобно.
Мать отпустила цепочку и подалась вперёд, нависнув над столешницей.
— Герман, не дари мне надежду… Ты это серьёзно? Прошу тебя, скажи, что серьёзно.
Он на мгновение прикрыл глаза, борясь с желанием помассировать припухшие от недосыпа веки.
— Вижу, мне таки удалось тебя сегодня порадовать.
— Господи, неужто… — мать откинулась на высокую спинку обитого кремовым велюром стула. — Неужто у меня появится надежда, что вы с отцом наконец-то примиритесь.
— Я б на твоём месте её не питал.
— Поверь мне, он тебя простит.
— Он меня простит? — недобро усмехнулся Герман. — Это что-то новенькое. Он простит меня за то, как отзывался о моей жене?
Последние два слова взрезали что-то со стороны сердца, а внутренний голос вовсю насмехался над ним, очень вовремя напоминая, что и он-то сейчас не самого высокого мнения о своей жене. Но старые обиды отпустить не так-то просто. Особенно, если это обиды на родных и близких людей.
— А разве он не был прав? Герман, ведь и я сразу тебе говорила, ей нельзя доверять. Это вертихвостка, которой от тебя нужны только деньги! И вот видишь, к чему всё привело? К закономерному итогу!
Абсурд. Мать даже не знала, из-за чего возникла их «ссора». Как бы то ни было, он не мог удержаться от рефлекторной попытки её защитить.
— Лиля зарабатывает сама.
— Ну да, — хмыкнула мать. — И двухэтажный дом в посёлке своим родителям она сама купила, верно?
— Это был мой им подарок.
— И как? Помог этот подарок наладить родственные отношения? Герман, она зарабатывает гроши. А ты осыпаешь её всем подряд. Тратишь на неё миллионы! И ничего, она не отказывается! Я говорила тебе, она поступит с тобой, как и твоя Ирина. Ты думаешь, женскую любовь можно деньгами купить, а она не покупается! Тело — пожалуйста. Но и только.
Сама того не зная, мать прошлась по открытой ране — безжалостно и совершено слепо. Но оттого только хуже. Сейчас она с завязанными глазами била в самое яблочко.
— Мне пора, — он с шумом отодвинул стул и подхватил телефон со стола. — С днём рождения. Заеду позже.
— Герман…
— Не нужно. Не вставай. Я отыщу выход.
Хотел бы он с такой же уверенностью заявить и об их ситуации с Лилей.
Но поездка к Марине, которая гнала его даже сильнее, чем очередной поток злословий от матери, сулила превратить эту ситуацию в откровенно безвыходную.
Глава 19
— Кафе? Нет, — в голосе Марины звучала твёрдость, какую она нечасто позволяла себе в разговоре с ним. — Никаких кафе. Я уже жду тебя.
— Где? — он сел в машину и захлопнул дверцу.
— В твоей московской квартире. Просто… нам лучше бы остаться с глазу на глаз.
— Какого… — его пальцы до боли стиснули телефонный корпус. — Я же сказал, чтобы я больше тебя там не видел!
Но она уже отключилась.
Герман выругался и отбросил телефон на пассажирское сиденье.
Своенравная дрянь. Но она позволяла так вести себя с ним как минимум по одной причине — сейчас она крепко держала его на крючке посулами доказательств. Стоит ему только получить желаемое… ей не поздоровится.
Она дожидалась его в гулком фойе, о чём-то непринуждённо болтая с персоналом на ресепшене.
Герман не стал тратить время на приветствия, схватил её под руку и едва ли не потащил к лифтам. Затолкав в кабинку, нажал кнопку нужного этажа и повернулся к ней:
— Какого чёрта ты ставишь мне условия?
Марина пожирала его глазами, ничуть не испуганная его реакцией на свою выходку:
— Сейчас мы с тобой говорим, как старые-престарые друзья, Ахматов. Внерабочее время. Сейчас я не твоя подчинённая. Я человек, который блюдёт твои интересы и желает тебе только лучшего.
Он не сдержался и хмыкнул.
— Ну надо же. Так вот чем была твоя последняя выходка? Радением за мои интересы?
В умело подведённых тёмными тенями глазах зажглись насмешливые искорки:
— Ты так и не можешь в это поверить, да? Не можешь понять, что мне совершенно неважно, кого ты считаешь самым близким тебе человеком. Им всегда — всегда! — буду я.
Двери лифта разъехались, и они вышли, но вместо того, чтобы направиться к своим апартаментам, он снова подхватил её под локоть и увлёк в уютный альков, где полукругом стояли банкетки и высилась роскошная кадка с каким-то пышно-зелёным растением.
— В кафе ты не захотела. Значит, здесь поговорим.
Марина не сопротивлялась, но во всём её виде читалось откровенное разочарование. Она рассчитывала на большее.
— Герман, почему ты меня так жестоко отталкиваешь?
— Ты обещала мне доказательства. Ты мне позвонила. Я приехал. Я даже закрыл глаза на твоё самоуправство. Чего ещё ты, мать твою, хочешь?
— Ты знаешь, чего я хочу, — тихонько мурлыкнула она и дотронулась до его щеки, заставив его отстраниться. — Я хочу вернуть то, что у нас было.
Он медленно выдохнул, пытаясь отыскать в себе силы и терпение как-то пережить этот мучительный разговор. Всё, о чём он мог сейчас думать, это чёртовы доказательства.
— С чего ты вообще взяла, что мы когда-нибудь будем вместе? — он старался говорить как можно спокойнее. — Мы расстались годы назад.
Марина поморщилась:
— Об этом необязательно напоминать. Но я готова ждать, Герман. Я правда готова. Мне неважно, кого ты зовёшь своей. Ксюшу, с которой у тебя после меня ничего так и не сложилось. Ирину, которая наставила тебе рога и поплатилась. Или обожаемую тобою Лилю, которая пошла по её стопам.
Больно.
До отупения.
Её слова прошили его насквозь, будто зазубренная стрела.
— Доказательства, — прорычал он ей прямо в лицо.
— Да ты готов силой из меня их вырвать, — усмехнулась она, заглядывая ему в лицо. — Но ты ведь должен помнить, что мы не обсудили условия платы.
— То есть твои сладкие песни о том, что тобою движет любовь к правде и забота о моих интересах, уже не котируются? — саркастично напомнил он ей. — Теперь тебе нужна плата, заботливая ты моя. Я согласен. Сколько? Я выпишу чек прямо сейчас.
