батончиков.
Если я не обустрою кухню в ближайшее время, чтобы иметь возможность готовить себе нормальную еду, и если я буду продолжать так упорно работать, то до марта я сброшу слишком много веса. Неважно. О весах я побеспокоюсь в другой день.
Я достал с полки с продуктами ещё одну бутылку Gatorade и шоколадный батончик, а затем вышел в спортзал, и жара накатила на меня волной. Окно, из которого сквозило, было заклеено, но печь, казалось, работала так же сильно, как и раньше. Может быть, это я, моё тело вырабатывает такое тепло, но я подошел к термостату и убавил температуру на пять градусов. Снова.
Проклятая штука, вероятно, была сломана. Еще один предмет для починки. В другой день.
Я запихнул в рот почти весь батончик и жевал, указывая на эту уродливую оранжевую стену.
— Ты и я. Сегодня мы станцуем.
Я съел остаток батончика, смотал обертку и засунул ее в открытый мусорный пакет, затем поставил свой напиток на пол и принялся за покраску.
Облачно-серый был не совсем оригинальным цветом для стен, но он скрасил бы пространство по сравнению с нынешним оттенком и был бы прост в уходе. В какой-то момент, возможно, я повешу фотографии и американский флаг. Я бы купил несколько стоек для хранения оборудования. Но мои чемпионские пояса останутся в коробке.
Когда дело дошло до тренажерного зала, выбор стиля был невелик. Боксерские ринги и тренажеры выглядели одинаково. Тяжелые груши и маты были разных цветов. Но я бы сделал все возможное, чтобы отличить это помещение от зала «У Энджела» в Вегасе. Начиная со стены с трофеями. Без нее я бы обошелся.
Может быть, если бы я был меньше озабочен этими трофеями, деньгами, которые они представляли, я бы не стал таким чертовски жадным.
Почему бы мне не остаться бедным? По крайней мере, без денег я был бы самим собой.
Чувство вины мучило меня семь гребанных лет, и его когти были остры, как никогда.
Я только успел взять галлон шпаклевки, готовый грунтовать оранжевую стену, когда дверь открылась у меня за спиной. Только один человек знал обо мне и об этом спортзале, поэтому я обернулся, и моё сердце подпрыгнуло.
Вот только в дверь вошла не Талия. Это был пожилой мужчина с волосами цвета соли и перца.
— Могу ли я Вам чем-то помочь? — спросил я, отложив краску и пересекая комнату.
Он кивнул.
— Ты можешь продать мне это здание и уехать из Куинси.
А?
— Повторите ещё раз?
Слишком мало калорий, слишком много физических упражнений и слишком мало сна. Должно быть, я неправильно расслышал.
— Ты можешь помочь мне, убравшись к черту из моего города.
Твою мать. Похоже, мне не показалось. Я сделал шаг вперед, готовый вышвырнуть этого мужчину отсюда, но потом встретился взглядом с его блестящими голубыми глазами.
Голубыми глазами Талии.
Мы никогда не встречались лично, но я видел фотографии её отца. Мне потребовалось мгновение, чтобы сопоставить старые фотографии с человеком, стоящим передо мной.
— Харрисон Иден, — я сократил расстояние между нами и протянул руку. — Приятно наконец-то познакомиться с Вами, сэр.
Он уставился на мою руку, вскинув брови. Талия, должно быть, научилась этому взгляду у своего отца.
Я опустил руку.
— Спасибо, что заглянули сегодня. Ценю, что Вы заступаетесь за Талию. Но я не оставлю Куинси.
У Харрисона напряглась челюсть.
— Даже если моя дочь не хочет, чтобы ты был здесь?
— Нам с Талией есть о чем поговорить.
— Например, о том, как ты разбил ей сердце? Я был там. После. Я поехал в Вегас, чтобы помочь ей переехать. Ты разбил её. Она не из тех, кто забывает.
— Нет, конечно нет. Но я люблю её с двадцати трех лет.
Не было никакого смысла в том, чтобы придумывать что-то. Я перевез всю свою жизнь в Монтану ради Талии, и её отец вполне мог знать, почему.
— Любишь? — он насмехался. — У тебя забавный способ показывать это. Там, откуда я родом, то, что ты с ней сделал, не называется любовью.
— Без обид, Харрисон, но Вы ни черта не знаете ни обо мне, ни о прошлом.
— Тогда просвети меня.
Он скрестил руки на широкой груди. Он был старше, но мужчина был в форме.
— Талия услышит обо всём первой. Если она решит поделиться, это будет её выбор. А пока Вам придется иметь дело со мной в своем городе.
— У неё здесь хорошая жизнь. Ты её разрушишь.
— Хорошая жизнь? Она одна.
Два вечера подряд я приходил к ней домой и заставал её одну. Ни мужа. Ни жениха. Ни парня.
— У неё есть семья.
Я покачал головой.
— Это не одно и то же.
Иметь родителей, братьев, сестер — это не то же самое, что иметь партнера по жизни. Доверенное лицо. Друга. Больше всего я сожалел о том, что моим партнером так долго была Вивьен. Им должна была быть Талия.
— У Талии сложная карьера, — сказал Харрисон. — Она остепенится, когда будет готова.
Отговорки. Мы оба знали, что он оправдывается.
— Я знаю, что причинил ей боль, — я поднял руки, а затем украл слова Талии с прошлой недели. — Прощения недостаточно. Но я буду извиняться. Снова, снова и снова. Пока она не поймет, что мне искренне жаль.
Харрисон изучал моё лицо, словно искал ложь. Но я солгал достаточно для двух жизней. Здесь он нашел бы только правду.
Не сказав больше ни слова, он повернулся и вышел на улицу.
Я подождал, пока захлопнется дверь его машины и исчезнет звук мотора, а затем вошел в квартиру и взял со стойки ключи.
Оранжевая стена подождёт.
Визит Харрисона был направлен на то, чтобы прогнать меня из города. Но Талия, должно быть, не рассказала ему о моем упрямстве.
Я дал ей неделю. Время вышло.
Поездка в город заняла десять минут. Кроме задних фонарей Харрисона вдалеке, я не видел других машин. Еще одна причина, по которой спортзал, вероятно, закрылся. Он был слишком далеко от проторенной дороги.
Всю свою взрослую жизнь я провел в спортзалах и фитнес-клубах. Лучшими были те, которые невозможно было не заметить. Те, мимо которых вы ежедневно проезжали по дороге, чтобы купить высококалорийный латте или еду из Макдоналдса.
Дорога шла по изгибу реки Кларк Форк. Над головой сияло солнце, отблески которого отражались от воды и заснеженных берегов с каждой стороны. Мой маршрут в Куинси была гораздо живописнее, чем пробки в Вегасе.
Харрисон доехал до знака «Стоп» и повернул направо на перекрестке, направляясь
