голос вырывает меня из злобных мыслей.
— Да, Степан, прости. Я задумалась просто.
— Ты только что шептала маты, — говорит со смешком. — Кто разозлил тебя?
Степан паркуется возле моего дома, и я вздыхаю.
— Прости, — пожимаю плечами. — Мне не стоит делиться с тобой моими проблемами.
— Отчего же? — вскидывает брови. — Поверь, я смогу тебе помочь решить любую проблему. Только попроси.
Ага. Попроси и отсоси.
— Нет, спасибо. Я пойду. Подготовлю план размещения картин с учетом различных композиционных приемов.
— Я полностью доверяю тебе, — отвечает поспешно.
— Благодарю. До встречи, Степан.
Собираюсь выходит, но Веремеенко перехватывает мою руку и целует ее.
Вяло улыбаюсь и сбегаю.
Если я обращусь за помощью к Степану, он непременно попросит что-то взамен. Быть такого не может, чтобы это было в рамках некой благотворительности. Ага, благородный душевный порыв прям. Нет, Веремеенко не тот человек, который будет помогать безвозмездно.
А еще я откровенно опасаюсь его.
Устало плетусь домой, поднимаясь по лестнице. Дом у нас старый. Сталинка, которая некогда была элитной. Уверенно работающий лифт тут видели году в девяностом году, наверное. Поэтому, чтобы не застрять нигде, на третий этаж плетусь привычно по лестнице.
Параллельно набираю Сашку, но его телефон недоступен.
Возле распахнутой двери в нашу квартиру. Сразу понимаю: что-то случилось, потому что в квартире собрались чуть ли не все соседи.
— Любаш, как же так! — сетует бабуля.
— Моть, да я-то при чем? Видела мои хоромы?! — всхлипывает соседка сверху и начинает плакать.
Бабуля громко вздыхает:
— Ой, не реви, а? И так воды много! — ругает она свою подружку.
А в квартире у нас самый настоящий потоп. На кухне по стенам льется вода, пласт штукатурки с потолка уже обвалился, вся мебель… как говорится, все, что нажито непосильным трудом, подлежит только утилизации. Прохожу в смежную с кухней комнату. Вся стена мокрая, мебель в воде. Налилось чуть ли не по колено. В ванной тоже с потолка льет.
Нервно всхлипываю.
Соседи сетуют, качают головой. Сочувствуют, переживают. Предлагают переночевать у них.
Бабушка подходит и становится за моей спиной:
— Не было печали, да, Ингусь? — вздыхает.
— Что делать, ба?
— Убирать, — пожимает плечами. — Трубу прорвало. Вовремя не заметили. Под нами Егорыча тоже затопило. Не знаю, есть ли смысл требовать компенсацию.
Даже если начнем требовать с управляющей компании, то только через суд. Экспертизу, адвокатов. В случае успеха выплату дождемся не сразу.
— Ба, ты иди, присядь. Я сама буду убирать. Ни к чему тебе заниматься этим. Не тот возраст.
— Вздор! Никуда я не пойду! Помогу по силам. В конце концов, это мой дом.
Отправляем с богом соседей, договариваемся с соседкой напротив, что переночуем у нее, а сами начинает выгребать все, что невозможно спасти, вычерпываем воду.
Одна комната вообще не пострадала, в принципе, можно там жить. Но кому-то одному. Во второй комнате ламинат вздулся, обои отвалились от стен. Про кухню вообще молчу.
Тут ремонта на полмиллиона, не меньше. Как некстати это все.
— Охрене-е-еть! — Алекс чешет в затылке и с ужасом окидывает взглядом квартиру. — Вот это я удачно заглянул.
— Ты где был? Почему телефон недоступен?
— Ма, ты это… — взгляд виноватый. — Не ругайся, ладно? Меня в трамвае толкнули, телефон упал, разбился в хлам.
Сажусь на табуретку и устало смахиваю прядь волос со лба:
— Ясно.
Сашка подходит ближе и обнимает меня за плечи, прижимается, ластится.
— Мамуль, а давай я работать пойду?
— Тебе двенадцать! — всхлипываю.
— Ну и что? Листовки раздавать буду. И мне вот-вот будет тринадцать.
Целую сына в лоб:
— Твоя задача — хорошо учиться и ходить на тренировки. Все финансовые проблемы оставь мне.
Бабушка подходит неслышно. Кладет ладонь на плечо и цепкими пальцами сжимает его:
— Драгоценности в целости и сохранности. Этого мало, но хоть что-то.
Киваю.
— Пойдем-ка, Сашка, ужинать. Ленка уже звала, — она тянет сына за собой.
— Ба! Ну Алекс же! — сопротивляется тот с улыбкой.
Матильда Адамовна закатывает глаза.
— Вы идите, я продолжу.
Остаюсь в одиночестве и рассматриваю масштаб бедствия. Шестеренки в голове крутятся с утроенной скоростью. Что делать?
Звонит телефон, и я отвечаю на звонок:
— Инга Арамовна, вас беспокоят из бухгалтерии. Мы хотели бы уточнить, когда заключим с вами договор? Пока что Александр обучается практически в долг.
— А можно отсрочку? — стону.
Господи, да что ж такое?! Это просто последний гвоздь в мою крышку.
— Простите, но нет. Вам уже два раза давали отсрочку.
— Хорошо, я принесу деньги… через два дня.
— Очень ждем! Приятного вечера.
Очень приятного… усмехаюсь. Усмешка превращается в истерический смех, а после выливается в рыдания.
Успокоившись, достаю карточку с номером телефона и набираю его.
Инга
Все это — сплошная ошибка, знаю.
И я буду жалеть о том, что сейчас сделаю.
Оправдание у меня одно: мне нужны деньги. Для сына, для бабушки. В конце концов, для себя самой тоже. Должна же я что-то есть? Деньги, который заплатил Веремеенко, пошли на обновление экипировки сына.
Но самое главное — я в отчаянии. В самой его отвратительной и его темной форме. Мое чувство собственного достоинства скатилось чуточку ниже уровня плинтуса и бьется в истерике.
Само по себе предложение Никиты мерзко. Низко, бесчеловечно и унизительно. Но именно его я собираюсь принять. Мне катастрофически нужны деньги — в ближайшее время.
Когда мы переезжали сюда, я надеялась на место по квоте в спортивной школе, но в самый последний момент его отдали мальчику из детдома. Переигрывать все было поздно.
Именно поэтому я оказалась в нынешней точке невозврата.
Одно меня успокаивает: Никита не садист. По крайней мере, не в физическом плане. Я знаю, чего от него ожидать. И хоть прошло больше десяти лет, все могло измениться, и пристрастия в сексе в том числе. Но все-таки Никита всегда был адекватным. Ну, относительно.
Ну что он попросит? Провести с ним ночь? Я провела с ним столько ночей, что это не должно меня пугать. Ведь не пугает же?
Черт.
У меня так давно был в последний раз мужчина… Все как-то не до этого было.
А если Никита сделает мне больно? Перетерплю.
Ради сына. Да.
Руки не слушаются, пальцы попадают
