со злобной свирепостью хлестал по открытой коже, а холод был таким пронизывающим, что проникал сквозь слои шерсти и кашемира и забирался глубоко в мои кости.
Дыхание превратилось в крошечные белые струйки, когда я кружила по открытому пространству. Мое лицо онемело после одного круга, но это не шло ни в какое сравнение с ледяной струйкой, пронесшейся по моим венам после второй проверки.
Его здесь не было.
Он либо уехал, либо вообще не появлялся.
Я остановилась где-то между выходом и краем и стояла, дрожа. Я так устала, что удивлялась, как у меня еще работают ноги, а покрывало городских огней подо мной приобрело сюрреалистическое качество, словно рассыпанная звездная пыль, ждущая исполнения желания.
Если ты не придешь, я буду знать, каков твой ответ.
Я добралась сюда ровно в полночь. Если бы Ксавьер ушел после этого времени, я бы его увидела. Может, он задержался или ушел раньше по срочному делу?
Нет. Если он сказал, что будет здесь, значит, так и было — если только он не передумал.
Я не винила его. На его месте я бы тоже передумала, потому что зачем кому-то… зачем им…
Всхлип разорвал воздух.
Я никогда не слышала, чтобы подобное вырывалось из моего горла, и мне потребовалась минута, чтобы понять, что звук исходит от меня.
Как только первый вырвался на свободу, за ним последовали остальные, и я не могла остановить их так же, как песчаная стена может остановить цунами.
В воскресенье вечером я плакала беззвучными слезами, но в этих звуках не было ничего беззвучного. Это были гортанные, грудные рыдания, такие, что эхом разносились по крыше и от чего дрожал воздух. Если бы меня кто-нибудь увидел, это было бы унизительно, но в данный момент мне было все равно.
Я испортила отношения с единственным мужчиной, которого любила по-настоящему, и мне некого было винить, кроме себя.
— Луна.
Еще один всхлип сотряс мои плечи. Я зажала рот кулаком, но звук все равно прорвался наружу, и, зажмурив глаза, я почувствовала призрачное тепло Ксавьера на своей спине.
Это было хуже, чем холод, потому что не было реальным; это мой разум придумывал вещи, чтобы мучить меня.
— Луна.
Мне нужно было выбираться отсюда. Если я останусь здесь еще хоть на секунду, то либо замерзну до смерти, либо сойду с ума, но я не могла заставить себя двигаться.
Это не он. Это плод моего воображения, и…
Крепкие руки схватили меня за плечи, разворачивая к себе, и вот он. Черные волосы, небрежно спадающие на лоб, пухлые идеально вылепленные губы, глаза, которые тепло смотрели на меня сквозь мои застывшие слезы.
Он все еще держал меня. Тепло его тела просочилось сквозь одежду, и по позвоночнику пробежала еще одна дрожь — на этот раз от тепла, а не от холода. Возможно, мой разум мог вызвать звуки, образы и ощущения, но он не мог создать этого: полного, всеохватывающего покоя, который я ощущала, только находясь рядом с ним.
Не плод воображения. Он был настоящим. Я заплакала сильнее.
— Эй, — в его взгляде появилась тревога. — Все в порядке. Не плачь. — Он нежно смахнул одну из моих слезинок большим пальцем. — Шшш. Все в порядке.
— Я думала, ты ушел. — Я икнула, смутившись, но испытывая слишком большое облегчение, чтобы что-то предпринять.
Ксавьер вдруг все понял.
— Здесь недавно была пожилая пара. Один из них упал, и я помог им спуститься вниз. Я отправил тебе сообщение на случай, если ты появишься, пока меня не будет.
— Мой телефон сел. — Я снова икнула. — Я забыла его зарядить.
— Ох. — Голос Ксавьера охрип, когда он притянул меня к себе. — Я здесь, Луна. Я не ушел. Я здесь.
Его слова должны были успокоить меня, но они открыли шлюзы еще шире. Я зарылась лицом в его грудь, и все сдерживаемые годами эмоции хлынули наружу.
Каждый страх, каждое разочарование, каждое разбитое сердце. Они ждали целую жизнь, чтобы вырваться наружу, и, вырвавшись, не останавливались, пока не испарились все до последней капли, и я опустошенная и обессиленная прижалась к Ксавьеру.
И все это время он обнимал меня, даже когда я испортила, вероятно, очень дорогой свитер и окончательно расклеилась.
— Прости меня, — сказала я сквозь затяжные всхлипы. — Я не… когда я… — Я не любила проникновенных речей, и это свидетельствовало о том, насколько хорошо Ксавьер знал меня, что ему не нужно было ничего из этого, чтобы понять, что я пыталась сказать.
— Тебе не нужно извиняться. Я знаю. — Его руки крепко обхватили меня. — Важно лишь то, что ты здесь.
Я подняла голову, мое сердце заколотилось, когда я посмотрела на человека, который всегда был рядом со мной, так или иначе, с тех пор как он вошел в мою жизнь.
— Я люблю тебя, — тихо сказала я. Я уже говорила эти слова раньше, много лет назад, но в этот раз они прозвучали по-другому. На этот раз они были правильными. — Прости, что мне потребовалось столько времени, чтобы признаться в этом, и прости, что я оттолкнула тебя. Я просто… — Сказала я еще тише. — Я боюсь.
Я любила структуру и рутину. Моя жизнь была построена вокруг тихой гавани, которую я создала для себя после разрыва с Бентли, а то, что было у нас с Ксавьером, — это совершенно неизведанные воды. Они могли либо привести нас в самое прекрасное место, которое мы когда-либо видели, либо сбросить со стофутового обрыва без спасательного плота.
— Я тоже, но именно это и стоит того. — Он убрал прядь волос с моих глаз, его прикосновение было невероятно нежным. — Жизнь была бы довольно скучной, если бы мы каждый день знали, что произойдет.
Я фыркнула.
— Вообще-то, это звучит замечательно. Мне бы это понравилось.
— Ну, ты раскладываешь свою канцелярию по цветам, так что я не удивлен.
Мой неуверенный смех прогнал часть тяжести.
— Умник.
— Полагаю, это одна из тех вещей, которые тебе во мне нравятся. — Ксавьер одарил меня одной
