— Добрый день! — я встал и низко поклонился, — Меня зовут Ким Хан Бин, я старший наследник семьи Ким и сын Ким Чан Ука, которого знал каждый присутствующий здесь, — мной била дрожь, а голос вообще не слушался, но я сглотнул и расстегнув пиджак, кивнул охране.
Мужики встали перед входом, а за столом начались шепотки. Наконец не выдержал тот человек, который был главным свидетелем, и именно после его показаний дело Йон Со передадут в суд.
— Что происходит, господин Ким? Почему вы…
— Господин Ван Сик Рём, руководитель четырех предприятий на территории провинции Сяо Лянь. Главный директор комбината в провинции Канвондо, и держатель акций компании "Шинорацу" на сумму в пол миллиарда вон. Я всё правильно сказал? — мужчина кивнул, а я продолжил, — Вы регулярно проводили теневые махинации и отмывали капиталы из черного рынка через ваш отдел и нашу компанию! Поэтому я не могу закрыть на это глаза.
— Что? — мужик побледнел, а за моей спиной открылась другая дверь, которая вела из моего кабинета.
— Господин Ван, вы обвиняетесь в хищении в особо крупных размерах, и уклонениях от уплаты налогов, — пробасил Ли Ю Чон-ши и показал свой значок, — Так же привлекаетесь, как свидетель и главный подозреваемый по делу о пособничестве Чхвэ Йон Со. Прошу вас соблюдать спокойствие, и проехать с нами в комитет налоговой прокуратуры.
— Я ничего не делал! — начал вопить мужик, а мне стало ещё противней, — Я один из самых уважаемых людей в этой компании!
— Этой компании больше НЕТ!!! — я рыкнул так, что он затих тут же, как и все остальные.
— Я продаю акции "Шинорацу" после слияния "ЭнСити", и возвращаю компании моего отца её первоначальное положение на рынке. Компания "ЭнСити", которая принадлежала Чхвэ Йон Со, уходит из активов компании МОЕГО отца. Все акционеры получат свои деньги и выплаты по штрафам о расторжении контракта с нашей стороны, согласно его предписаниям! Мне ВЫ ВСЕ не нужны в этих стенах! Поэтому забирайте свои деньги, и вложите во что-то другое. Я закрываю и начинаю процесс продажи почти всех фабрик. Они итак не ликвидны, и после скандала мы не потянем с выплатой зарплат персоналу. Поэтому я прекращаю их существование. А всем работникам фабрик требую выплатить компенсацию и найти работу в других компаниях.
— Ким Хан Бин!!! — мать вскочила, но я отрезал ледяным тоном:
— Компания "Шинорацу" два часа назад получила нового владельца. Это госпожа Ким Джи На, моя мать! — я обвел всех взглядом, и добавил, — Так же ей переданы все права на мои активы, и с этого дня именно она является главой и генеральным директором "Шинорацу". Всего доброго!
Я не оборачивался. Не стал прощаться ни с кем. Не сказал даже прощай матери, которая теперь действительно осталась одна. Она не пыталась меня остановить, не пыталась задержать, потому что за этот месяц и с помощью знающих людей, я смог добиться того, чтобы меня больше никогда не запирали, как в тюряге из-за имиджа, статусов и денег. Наше общество жестоко к богачам, но моя семья оказалась жёсткой и внутри друг к другу.
Я садился в самолёт, но летел к ней. Ведь у меня оставалось ещё одно и очень важное дело. Оно, наверное, было одним из жизненноважных. Потому что я прям чувствовал, что мне нужно хорошенько отвести душу. И закрыть эти сраные двери все! Наглухо! И навсегда!
Так сопляк наверное превратился в мужика. Потому что, когда я вошёл через контроль пропускной пункт этого места, не чувствовал дискомфорта. Я просто знал, куда пришел и зачем.
— Это кто? — на меня посмотрел начальник тюрьмы, и что-то спросил у своего помощника, с которым и связались мои адвокаты.
— Это тот кореец, про которого я говорил! Нам ещё сверху звонили.
Я стоял посреди небольшой комнаты, чем-то напоминающей сарай. Старая мебель, образца которой я вообще никогда в глаза не видел, металлический сейф почти до потолка, а на нём портрет вероятно президента этой страны.
— Чего надобно? — мужик в зелёной военной форме обратился ко мне, и поднялся.
Я же положил на его стол черную кожаную сумку, и спокойно открыл её прямо перед носом этого человека.
— Твою мать! Это что? Ты рехнулся, пацан? — он поправил воротник и посмотрел на пачки денег, которые торчали в проёме замка.
— Переведи ему! — я повернулся у помощнику, и отчеканил, — Мне нужен Романенко Станислав! Это ваш заключённый!
Помощник тут же пересказал всё начальнику, а то нахмурил брови и поддал губы:
— Я буду платить вам ровно столько в вашей валюте, каждый год, чтобы вы выполняли мои условия содержания этого… — у меня даже язык не повернулся назвать это человеком.
— И какие же они? — переспросил мужик, после перевода помощника.
— Одиночный карцер четыре на четыре, с одной дырой в которую будут бросать только пишу для этой псины. Пожизненно! — спокойно ответил, а мужик покачал головой.
— Это подсудно дело! Если узнают, мы от пенитынцыарки не откараскаемся.
Я оперся руками о стол над сумкой и четко произнес:
— Эта тварь мертва для всех! Вернее даже не рождалась. Я заплатил такие деньги, чтобы стереть его имя, что ты себе не представляешь. Поэтому ты сделаешь, что я тебе сказал, и возьмёшь эти деньги. Иначе я заплачу, чтобы стёрли твое имя, белый! И поверь мне, я это сделаю, даже если останусь нищебродом!
Он меня понял. Нахмурился, и грозно обвел меня взглядом, выслушав перевод.
— Значит это он твою бабу, чуть не порешил?
Помощник даже закончить перевод не успел, как я поднялся и молча на него смотрел. Больше разговоров я вести не собирался. Я выплёскивал из себя всю боль, которую пережил за этот месяц прямо сейчас. С меня такое дерьмо на руду лезло, что я сам собой восхитился, как сдержался, и не прикончил этот кусок человечины голыми руками, когда через час передо мной открылись двери того самого карцера.
Передо мной в наручниках и кандалах сидел огромный мужик. На его лице не было где отметины ставить, столько там было шрамов. Это тварь, и смотрели на меня глаза зверья.
Он нахмурился и попытался выплюнуть кляп, но ничего не получилось. Поэтому это зверьё начало рычать, как псина. Брызгало слюной, как цербер, а я ухмыльнулся и начал идти на него. Руки сжимались всё сильнее, но я сдерживался. Даже будь он не скован, я бы его не боялся. Это слабый и гнилой кусок мяса, у которого одна цель разносить заразу по цепи, о которой говорила моя женщина.
— И такому отродию небо в руки дало такой цветок, — я посмотрел на него, присев на корточки.
Потом вообще начал разглядывать, и чем больше смотрел, тем больше убеждался, что это не зверь. Звери такими не бывают. Они не насилуют своих самок, не избивают до полусмерти, и не лишают возможности ощущать тепло. Они не берут силой и не склоняют ни к чему. Тигр никогда не посмеет напасть на тигрицу.
Передо мной сидела тварь из самой глубокой зловонной ямы, в которую Будда скидывал всех гнилых существ и отродий.
— Переводи ему! — бросил сквозь холодную ухмылку помощнику, и продолжил, — Вот так тварь, выглядит последний человек, которого ты увидишь в своей жизни. И я даже рта тебе раскрыть не дам. Потому что больной психопат, и мне приятно то, что я вижу. Ты сгниёшь здесь. И все что будешь помнить — это моё лицо! Хорошо запоминай, потому что с этого дня я твой самый страшный кошмар! В этих четырех стенах ты будешь гадить под себя, как калека, и жрать из миски, как пёс. Но самое страшное для меня, что и тогда ты не искупишь свою вину перед моей женщиной.
Он явно не понимал о чем я, а как только услышал перевод фразы, подался вперёд, но его сдержали цепи.
— Ты сдохнешь тут! Хотя ты итак для всех труп, — я схватил его за морду, и сдавил с такой силой, что он начал орать и пытаться выплюнуть тряпку, — Тебя никогда не существовало. Я стёр тебя, как дерьмо из этого мира.
С этими словами, я вытер руку об него и поднялся:
— Если посмеете меня обмануть, — обернулся к помощнику, — Его заберут корейцы. Я найду людей. И если он попадет в их руки, то спать не на полу будет, а в сырой земле.
