просторную гостиную, окрашивая мир в золотистый цвет.
— Она спит? — спрашивает Оливер.
Он стоит за кухонным столом и протирает столешницу. Поскольку была моя очередь готовить, он прибрался на кухне, и я слышу, как за его спиной тихо жужжит посудомоечная машина.
— Она пыталась убедить меня, что никак не может лечь спать до захода солнца, — я вздыхаю и облокачиваюсь на стол. — Это каким — то образом превратилось в десятиминутное объяснение того, как работает солнечная система. Клянусь, она становится мастером уклоняться от сна.
Летние дни в Саванне долгие, и сегодня было жарко. Мы провели утро на картинг — треке на другом конце города, где Оливер несколько раз в неделю работает волонтером и наставником нескольких перспективных молодых гонщиков.
Однако сегодняшний день был особенным, потому что он купил Майе её первый гоночный костюм — в комплекте со шлемом детского размера — на день рождения и арендовал это место, чтобы у нас была свободная трасса для её самой первой поездки с отцом.
Возможно, я немного всплакнула, когда увидела, как они вместе, взявшись за руки, выходят на трассу, он в своём бледно — голубом костюме, он оставался настоящим мужчиной до конца, когда два года назад ушел на пенсию, и она в своей бело — розовой экипировке, гордо машущая мне рукой. Мы с Оливером договорились, что она не начнет кататься на картинге, пока ей не исполнится четыре или пять лет, сколько бы она ни просила каждый день, но я позволила ему покатать её на его картинге, медленно, конечно.
Она была так счастлива, когда я надела свой костюм и шлем и присоединилась к ним, и мы устроили воображаемую гонку, в которой она и Оливер стали победителями.
Если бы кто — нибудь сказал мне пять лет назад, что я буду гонять на картинге, пусть и медленно, я бы подумала, что он сумасшедший. Но я признаю, что мне нравится ускоряться на трассе, даже если я почти уверена, что Оливер пропустил ту единственную гонку, которую я выиграла в прошлом году.
Теперь я беру бокал, который он мне протягивает, и делаю глоток ароматного москато. Я облокачиваюсь бедром о столешницу и наблюдаю, как мой муж убирает оставшуюся посуду, вытирает большую чугунную сковороду, на которой я готовила стейки, которые были у нас на ужин. Он улыбается мне, когда видит, что я наблюдаю за ним, и вытирает руки кухонным полотенцем.
— О чём ты думаешь? — спрашивает он, подходя ближе ко мне.
Я поставила стакан на стойку.
— Что ты самый красивый мужчина, которого я когда — либо встречала.
Он издает негромкий смешок.
— Правда?
— Да, — отвечаю я, потянув его за футболку, чтобы притянуть ближе. — Ты должен доверять мне. Я твоя жена, поэтому ты должен верить всему, что я говорю.
Оливер улыбается, затем запечатлевает на моих губах нежный, медленный поцелуй. То, как мы подходим друг другу в объятиях, по — прежнему остается одной из лучших черт наших отношений. Он заключает меня в объятия, прижимаясь щекой к моему виску. От него восхитительно пахнет после душа, и я вдыхаю его знакомый аромат, на мгновение закрывая глаза, чтобы просто насладиться им.
— Это новое платье? — спрашивает Оливер, проводя ладонями по моей спине. — Оно потрясающе на тебе смотрится.
Я отстраняюсь достаточно, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Спасибо. Оно новое. Но я думаю, то, что под ним, понравится тебе ещё больше.
Брови Оливера поднимаются вверх.
— О?
Он опускает ладони ниже, пока не достигает подола моего платья.
— Я весь день наблюдал, как ты разгуливаешь в этом, — признается он тихим голосом. — Но дело не только в этом. Как тебе удается выглядеть так же привлекательно в спортивном костюме, как и в этом платье?
Я ахаю, когда его теплая рука касается моей кожи. Он наклоняется, чтобы обхватить меня за бедро, затем приподнимает меня за него. Он всё ещё не понял, что я сделала, поэтому я прикусываю губу и хватаюсь за его плечи, чтобы сохранить равновесие.
За последние два с половиной года, с момента рождения Майи, нам пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить наш брак. Оливер заканчивал свою активную карьеру, а Майя отказывалась спать более двух часов подряд в течение первых одиннадцати месяцев своей жизни. Было больше ночей, чем я могу сосчитать, когда мы просто валились на любую мягкую поверхность, оказавшуюся поблизости, и валились без сил, пытаясь заснуть при любой возможности.
Но Оливер был рядом со мной — с нами — на каждом шагу, дежурил ночью, чтобы я могла отдохнуть, возил нас на приемы к врачам и присутствовал при всём этом. Так что, когда Майя, наконец, стала лучше спать, мы снова стали наслаждаться вечерами вместе, только вдвоем.
И когда пару недель назад Оливер спросил меня, готова ли я попробовать завести ещё одного ребенка, я от всего сердца согласилась.
Теперь он медленно проводит пальцами по моей попке. Я быстро целую его, затем отрываюсь, желая понаблюдать за его реакцией.
Он гладит мою голую попку, и его глаза широко раскрываются. Он сжимает меня, как будто ему нужно убедиться, затем засовывает другую руку мне под подол платя, обхватывая мою киску.
— Элли.
Моё имя звучит как низкий стон, и это вызывает жар глубоко внутри меня. Я поднимаюсь на цыпочки, чтобы снова поцеловать его, провожу своим языком по его языку, когда он открывается для меня, затем отстраняюсь от него. Я извиваюсь в его объятиях и кладу руки на стойку, затем выпячиваю свою задницу, всё ещё прикрытую платьем.
Обычно я не такая требовательная, но последние два часа я думала о том, как он будет трахать меня. Он нужен мне. Прямо сейчас.
Оливер замолкает всего на мгновение, чтобы перевести дух, а затем тихо произносит:
— Чёрт.
Он медленно приподнимает подол моего платья, обнажая мою кожу. Его ладони скользят по моей заднице, затем он сжимает её, как будто ничего не может с собой поделать.
— Раздвинь для меня ноги, детка, — требует он. Он задирает платье выше. — Мне нужно тебя видеть.
