украл еще один поцелуй, прежде чем выпрямиться и сказать:
— Мы должны сделать еще одно объявление.
И когда болтовня стихла, мое сердце забилось быстрее.
Мой голос дрожал, когда я произнесла вслух слова:
— Я беременна.
А потом наступила тишина.
Прошла долгая минута тишины, прежде чем ошеломленная Кара издала довольно неженственное:
— Чувак!
В то же время выражение лица Мины вытянулось. Она нахмурилась и сказала:
— Нет, это не так. — Она повернулась к Каре и сказала: — Она не беременна. — Затем повернулась, чтобы посмотреть на меня с явной решимостью. — Это не так.
В ее голосе звучала такая боль от предательства, что, когда мое сердце разорвалось надвое, я мысленно услышала звук разбитого стекла.
Охваченный тревогой, я шагнул вперед.
— Мина…
То, как я сказала это, тщательно обдумывая и предостерегая, заставило ее глаза расшириться от шока. Дыхание, которое она задержала, было громко выдохнуто, а затем она тихо сказала:
— О, Боже мой, ты беременна.
От вида страдания на ее лице мое сердце ускорилось, и слова, которые я произнесла, вышли мягкими и извиняющимися.
— Мы этого не планировали.
Погруженная в свои мысли, она медленно, бессознательно кивнула, глядя мимо меня в стену рядом с моей головой.
Я не знала, что сказать, наблюдая, как буря эмоций проносится по ее милому лицу.
Грусть. Злость. Горе. И, наконец, тоска.
Мина опустила лицо, ее плечи затряслись, когда она начала плакать, и у меня внутри все сжалось. Лев подошел и положил руку на плечо жены. Она неуверенно произнесла:
— Все в порядке. Я в порядке. Я счастлива. — Она повторила то же самое, но это вышло уныло. — Я счастлива.
Ее маленькое тело сотрясалось от беззвучных рыданий, и вся комната молчала, наблюдая, как разворачивается ее горе. Чтобы избежать пристального внимания бдительных глаз, через минуту она убежала, выскочив через парадную дверь, оставив ее открытой. Я двинулась следом, но Лев поймал меня.
— Позволь мне, — сказал он, нежно сжимая мою руку. Его добрые глаза встретились с моими, и, хотя его слова звучали не очень извиняющимся тоном, я знала, что сказанное им волновало его. — Мне жаль, что мы испортили вашу вечеринку. — Еще одно легкое пожатие. Затем он последовал за женой к выходу.
Мой взгляд скользнул по комнате. Все взгляды были прикованы ко мне. И как только я подумала покинуть корабль и прокрасться обратно наверх, кто-то откашлялся, привлекая мое внимание.
— Тост. — Дядя Ларедо поднял свой стакан. — За счастливую пару.
По комнате пронесся одобрительный ропот, и один за другим все подняли свои бокалы в знак приветствия.
Я благодарно улыбнулась, подняв в знак благодарности свой стакан игристого яблочного сока, но не могла перестать думать о Мине.
Я должна была сказать ей об этом наедине. Я должна была как-то предупредить ее. Я должна была подумать о том, как это повлияет на нее. Но я этого не сделала.
Чувство вины снедало меня.
Я бы солгала, если бы сказала, что не ожидала такой реакции. Наверное, я просто надеялась на большее, чем то, что получила.
У меня внутри все сжалось.
Вся сцена заставила меня чувствовать себя грустной и легкомысленной, даже невнимательной из-за того, что я просто была счастлива, когда она чувствовала себя так подавленно. Даже после того, как все по очереди подошли, чтобы поздравить нас, даже после того, как родители Вика приветствовали меня в своей семье объятиями, поцелуями и непревзойденной любовью, я так по-настоящему и не оправилась. Мое настроение испортилось.
А наутро Мина вернулась, поджав хвост.
Раздался звонок в дверь, я открыла ее, чтобы обнаружить свою невестку, держащую явно домашний торт. Я могла видеть, что это был шоколад, но сливочный крем выглядел странно густым, а единственное слово, выведенное на нем, было жидким и растекалось по глазури.
Кажется, там было написано «Поздравляю», но даже со стопроцентным зрением я не была уверена.
С широко раскрытыми глазами она нервно переминалась с ноги на ногу, а затем бросилась в дверь:
— Я заморозила его, когда оно было горячим. — Боже. Она выглядела определенно несчастной. Слезы наполнили ее глаза, а губы задрожали, когда она сморгнула их и издала плаксивое, пронзительное: — Черт возьми. Даже когда я хочу извиниться, я ошибаюсь.
Да, она в некотором роде испортила мне вечер. Да, это был хреновый поступок. Но, Боже, помоги ей, я любила эту сучку так, будто она была моей кровной родственницей, и теперь, зная, что я беременна, я думала о том, каково было бы пытаться, пытаться, снова пытаться и быть лишенной ребенка, которого ты так сильно хотела.
Мое сердце тянулось к ней. Это был отстой.
Но я бы не стала извиняться за свое волнение.
С грустной улыбкой я подошла ближе, и Мина встретила меня на полпути. Мы обнялись, и в ту же секунду ее тонкая рука обвилась вокруг меня, у меня сжалось горло. Я крепко обняла ее, вздохнула, затем с любовью поцеловала в щеку.
— Мне так жаль, — плакала она, дрожа от тяжелых угрызений совести.
Я ничего не могла с собой поделать. Я фыркнула.
— Ты устроила сцену и сбежала, как в плохом фильме 80-х.
— Я знаю, — простонала она, как будто эта мысль огорчила ее. — Что со мной не так?
Я подавилась тихим смехом.
— Я удивлена, что ты не уронила поднос с шампанским на ходу.
Она громко застонала, но уткнулась лицом мне в плечо, улыбаясь мне в кожу.
— Не могла бы ты остановиться? Я уже чувствую себя дурочкой.
Мы держались друг за друга долгую минуту, прежде чем моя рука ослабла, и я отступила назад, чтобы посмотреть на нее. Выражение ее лица было полностью раскаявшимся.
Я любила эту женщину. Она не умела скрывать чувств. Каждый имел право на плохой день.
Я закатила глаза, смягчая это улыбкой.
— Я буду честна. Твоя реакция была примерно такой же драматичной, как и у Вика.
— Действительно? — Она казалась удивленной.
Я усмехнулась, отодвигаясь, чтобы придержать дверь открытой, позволяя ей войти.
— Ты даже не представляешь.
— Ты можешь рассказать мне об этом за тортом. — Она направилась на кухню, и я последовала за ней, сев за стол, пока Мина приносила тарелки.
Она разрезала торт, и, клянусь Богом, он заскрипел.
Когда она положила мой кусок передо мной, я осмотрела его. Это выглядело нормально. Мне даже захотелось наклониться
