все равно хочу побыть один.
— Ты похож на пещерного человека с таким небритым лицом, — папа останавливается передо мной. — И от тебя воняет.
— Спасибо за безоговорочную поддержку, пап. Я действительно ценю это, — я испускаю долгий вздох и продолжаю бесстрастным голосом: — Я просто переживаю раздражающе спокойный развод. Здесь не на что смотреть.
— О, милый, — мама садится рядом и гладит мою спину успокаивающими круговыми движениями. — Ты всегда держал свои эмоции и мысли при себе, но это нормально — иногда отпускать их.
— Я в порядке.
— Ты совсем не в порядке, — папа садится с другой стороны от меня. — Не нужно притворяться, что у тебя все хорошо после того, как Коул исполнил свое желание.
— Это и ее желание тоже, — слова даются с огромным трудом. — Она хотела развода настолько сильно, что рисковала ради него своей жизнью.
Мама продолжает нежно гладить меня по спине.
— Мне так жаль. Никто не заслуживает проходить через это.
— Я заслуживаю. Я соврал ей, прекрасно понимая, что последствия будут не из приятных, когда она узнает. И был прав.
— Ты сделал то, что считал лучшим для вас обоих, — папа сжимает мое колено. — В этом нет абсолютно ничего плохого, и ты не должен винить себя за то, что решил спасти свой брак. Вини Коула. Этого ублюдка следует винить в половине мировых проблем. Другая половина на Ронане.
Я невольно улыбаюсь.
Из всего, чему научил меня папа, непримиримость всегда была на первом месте.
Я также знаю, как он защищает свою семью, вот почему я скрыл от родителей тот факт, что Ава ударила меня ножом. Я не хотел портить отношения между мамой и Авой или, что еще хуже, чтобы отец занес ее в свой список дерьма за то, что она посмела причинить вред его сыну.
Мама бы поняла, что Ава не в своем уме, а он, возможно, нет.
Впрочем, сейчас это уже не имеет значения.
— Ее отец поместит ее в психиатрическую клинику, где она, возможно, проведет остаток своей жизни, — тихо говорю я. — Происходит единственное, против чего я боролся, и у меня нет сил остановить это, но даже если бы у меня был какой-то план, я сделаю ей только хуже.
— Знаешь, может, это и не к худшему, — начинает мама. — Помнишь, я часто просила тебя следовать советам психотерапевтов? Ну, потому что я испытала, каково это — жить с кем-то вроде Авы.
Моя голова наклоняется в ее сторону.
— Ты… правда?
— Да. Когда я была намного моложе.
— Милая… — папа говорит мягким голосом.
— Все в порядке, — она улыбается, но в ее голосе слышится грусть. — Я думаю, он уже достаточно взрослый, чтобы знать. Видишь ли, моя мать тоже была психически неуравновешенной, и в отличие от Авы, у которой случались редкие приступы, приступы моей матери были гораздо более частыми и жестокими. Отцу посоветовали положить ее в больницу, но он пожалел ее и почти сразу же забрал оттуда. Это была огромная ошибка. Она не только причинила боль мне, твоему отцу, нескольким другим детям и твоему дедушке, но и себе. Я очень любила ее, но в какой-то момент эту любовь затмил страх. Если бы я могла вернуться в прошлое, я бы умоляла отца запереть ее. Ради всеобщего блага. Я не говорю, что Ава такая же — нет, боже, эта девочка достаточно хорошо отдает себе отчет в своих действиях, и это радует. Она позвонила и сказала, что хочет сделать это ради себя и всех вокруг. Ты знаешь, какая она гордая, как ненавидит, когда с ней нянчатся. До того, как все это случилось, она пела тебе дифирамбы, потому что ты относился к ней как к нормальной. Я знаю, что ты можешь быть таким же жестким, как твой отец, но в этот раз, возможно, тебе нужно немного сбавить обороты, чтобы не сломаться.
— Я не жесткий, — говорит папа, будто его это задело.
— Ты привил ему дурные привычки, — парирует она.
— Я научил его всем своим лучшим качествам.
— Включая высокомерие и чопорность. Аплодирую тебе стоя.
— Ты что, хочешь поругаться, любимая?
Она озорно улыбается.
— Думаешь, сможешь победить меня, Эйден?
Пока я слушаю препирательства родителей, мамины слова снова и снова звучат у меня в голове.
Я вспоминаю, почему я сделал этот выбор, который ненавижу больше, чем если бы я был привязан к мосту, а все машины в Англии проехались бы по мне.
Ради нее.
Ради ее рассудка.
Ее благополучия.
Ее будущего.
Я пожертвовал своим душевным спокойствием ради ее спокойствия, и сейчас понимаю, что сделал бы это снова, если бы у меня когда-нибудь была возможность все изменить.
Потому что она дорога мне больше, чем я мог себе представить. Я бы не сделал этого ради нее, если бы она уже не пробила себе дыру в черноте моего сердца.
— Папа? — я прерываю их, прежде чем они окажутся в гостевой комнате, срывая друг с друга одежду.
— Да?
— Она хочет, чтобы я полностью исчез из ее жизни. Я не могу и не соглашусь на это, но я также не хочу быть причиной ухудшения ее состояния, так что же мне делать?
— Легко. Просто подожди.
— Как долго?
— Столько, сколько потребуется. Ты заляжешь на дно и будешь присматривать за ней, пока не убедишься, что она готова.
— А если она никогда не будет готова?
— Будет. Ава сильная и придет в норму. Кроме того, — мама похлопывает меня по плечу. — Она стоит того, чтобы подождать.
Стоит.
Ведь она годами ждала, пока я приду в себя. Я могу сделать то же самое.
Столько, сколько потребуется.
Ава
— Хочешь мороженого? Или сахарной ваты? Обнимашек? — спрашивает Сеси, сидя рядом со мной, ее глаза излучают нефритовый цвет доброты.
— Обними меня, пожалуйста, — я прислоняюсь головой к ее плечу и обхватываю руками ее талию, когда она прижимает меня к себе.
В последнее время я часто требую объятий от всех, кто меня окружает. Наверное, потому, что после того, как через несколько дней меня положат в больницу, я буду получать их не так часто, как хотелось бы.
Сказать, что меня это полностью устраивает, было бы огромной ложью, но я наконец-то готова пройти через этот опыт самостоятельно, даже если какая-то часть меня всегда будет бояться навешивать на себя ярлык «психически неуравновешенная».
— Хочешь посмотреть еще один фильм? — спрашивает Сеси, когда на экране появляются титры «Дрянных девчонок».
— Конечно.
— Вторую часть «Дневника Бриджит Джонс»?
