Эгоистично хочу отказать. Хочу, чтобы он был только мой, но я не могла помешать газетам разнести по всему Лондону новость о поножовщине. Известие распространилось быстро, даже по Европе. Семья Джесси прибыла через два дня после его госпитализации, его мама и сестра были расстроены, а отец просто молча наблюдал. Я заметила сожаление на его пустом лице, так пугающе похожем на лицо Джесси. Я слышала их объяснения, но на самом деле они не доходили до меня. За то бесконечное время, когда я просто сидела здесь и ничего не делала, кроме того, что плакала и размышляла, я пришла к собственному выводу. Он прост: обвинение самого себя за многие трагические события, произошедшие в его жизни, оттолкнули Джесси от родителей. Возможно, они были способствующим фактором, с их настойчивостью и требованиями к его сотрудничеству, но, обладая здравым смыслом и зная моего вызывающего мужчину, а теперь и все остальное, я понимаю, что, по сути, этот раскол вызвало его упрямство. Дистанцируясь от всех, кто напоминал Джесси о его потерях, он считал, что это облегчит чувство вины — вины, которую он никогда не должен был испытывать. Он не дал себе шанса быть окруженным людьми, которые его любят и которые могли бы ему помочь. Он ждал, что это сделаю я. И, возможно, уже слишком поздно, потому что теперь он без сознания и не реагирует, и хотя меня убивает мысль о жизни без него — жизни, с которой я, вероятно, столкнусь, — я бы предпочла, чтобы он лучше не встречал меня, тогда был бы жив и здоров.
— Ава? — мамин голос и поглаживание по плечу утягивают обратно в слишком знакомую палату.
— Всего на несколько минут, — соглашаюсь я, отказываюсь от салата и отталкиваю его. Мама не спорит и не пытается выторговать для них больше времени. Я выделяла им пять минут на встречи, но не позволяла оставаться с ним наедине.
— Хорошо, дорогая.
Она исчезает из палаты, и через несколько мгновений тихо входят мама, папа и сестра Джесси. Я не смотрю на них. Не спускаю глаз с Джесси и крепко стискиваю губы, пока члены его семьи окружают кровать. Его мама начинает плакать, и я краем глаза замечаю, как Амалия утешает ее. Его отец определенно прикасается к своему лицу. Три пары глаз, все зеленые, все затуманенные от слез и все убитые горем, смотрят на моего безжизненного мужа.
— Как он себя чувствует? — спрашивает Генри, обходя кровать.
— Все также, — отвечаю я, протягивая руку, чтобы убрать с его лба выбившиеся светлые пряди, на случай, если они щекочут.
— А ты, Ава? Тебе нужно заботиться о себе, — говорит он тихо, но строго.
— Я в порядке.
— Позволь пригласить тебя поесть? — спрашивает он. — Недалеко, в больничный кафетерий.
— Я не оставлю его, — утверждаю в миллионный раз. Пытались все, и все потерпели неудачу. — Он может очнуться, а меня здесь не будет.
— Я понимаю, — успокаивает он меня. — Тогда, может, мы сможем тебе что-нибудь принести?
Он, должно быть, заметил салат, но все равно пытается, его беспокойство искреннее, но нежелательное.
— Нет, спасибо.
— Ава, пожалуйста, — настаивает Амалия, но я игнорирую ее мольбу и качаю головой, упрямо стоя на своем. Джесси накормил бы меня насильно, и я бы хотела, чтобы он мог это сделать.
Слышу коллективный вздох, затем дверь открывается, и входит медсестра ночной смены, везя знакомую тележку, нагруженную аппаратом для измерения артериального давления, термометром и бесчисленными приборами, чтобы снять показания.
— Добрый вечер, — тепло улыбается она. — Как поживает сегодня наш прекрасный образец мужчины? — Она говорит одно и то же каждый раз, когда начинается ее смена.
— Все еще спит, — отвечаю ей, слегка отодвигаясь, чтобы дать доступ к руке Джесси.
— Давайте посмотрим, как у нас дела.
Она берет его за руку и надевает на бицепс манжету, затем нажимает несколько кнопок и запускает прибор. Оставив его выполнять свою работу, измеряет температуру, проверяет распечатку с кардиомонитора и записывает результаты.
— Без изменений. Твой мужчина сильный и решительный, милая.
— Знаю, — соглашаюсь я, молясь за его выносливость. Ему не лучше, но и не хуже, и я должна держаться за это. Это все, что у меня есть.
Медсестра вводит какое-то лекарство в капельницу, сменяет мочеприемник, а затем собирает оборудование и тихо выходит из палаты.
— Мы оставим вас одних, — говорит Генри. — У тебя есть мой номер.
Я киваю и позволяю им всем попытаться утешить меня, а затем смотрю, как они по очереди целуют Джесси, его мама целует последней и проливает слезы на его лицо.
— Я люблю тебя, сынок, — бормочет она, будто не хочет, чтобы я услышала, словно думает, что я осужу ее за дерзость. Я бы никогда этого не сделала. Их страданий достаточно. Моя цель — вернуть жизнь Джесси такой, какой она должна быть. Я сделаю все, что угодно, но не знаю, будет ли он рядом, чтобы принять это и оценить по достоинству.
Снова льются слезы.
Я поднимаю глаза и смотрю, как они выходят, минуя у двери Кейт, Сэма, Дрю и Джона. Все обмениваются вежливыми приветствиями и прощаниями, и при появлении новых посетителей я не могу сдержать усталого вздоха. Все они беспокоятся о Джесси и обо мне, но у меня нет энергии отвечать на их вопросы.
— Ты в порядке, девочка? — громыхает Джон, и я киваю, хотя это явно не так, но легче двигать головой вверх и вниз, чем из стороны в сторону.
Я поднимаю глаза и слегка улыбаюсь, замечая, что повязка с его головы снята. Он корил себя несколько дней, но что он мог сделать, когда Кейси, любовник Рут Куинн, позвонил ему под ложным предлогом и застал врасплох, ударив по голове железным прутом, когда Джон выходил из лифта?
— Я не останусь, — продолжает Джон. — Только хотел, чтобы ты знала, что сегодня они предстали перед судом и были заключены под стражу.
Я должна быть довольна, но даже не могу найти в себе силы порадоваться. Я отвечала на бесконечные вопросы, которые задавала мне полиция, и Стив регулярно держал меня в курсе новых подробностей. Все довольно просто. Рут, или Лорен, — психопатка, бывшая жена Джесси, а Кейси — ее любовник-подкаблучник, который сделал именно то, что она просила, пытаясь ей угодить.
— Хорошо. — Я поднимаю глаза и замечаю еще четыре пары сочувствующих глаз. Мне надоело это зрелище. — Не хочу показаться грубой, но у меня нет сил…
Мой голос стихает, а свободная рука снова вытирает воспаленные глаза.
— Ава, отправляйся домой, прими душ и немного поспи. — Кейт придвигает стул рядом со мной и обнимает за дрожащие плечи. — Мы останемся. Если он проснется, я немедленно позвоню тебе. Обещаю.
Я качаю головой. Я бы хотела, чтобы они все от меня отстали. Без Джесси я никуда не уйду.
— Пойдем, Ава. Я отвезу тебя, — вызывается Дрю, делая шаг вперед.
— Вот, видишь, — присоединяется Сэм к убеждениям. — Мы останемся, а Дрю ненадолго отвезет тебя домой.
— Нет! — Я отстраняюсь от Кейт. — Я, бл*ть, никуда не уйду, так что просто перестаньте!
Я смотрю на Джесси, ожидая его недовольства моей руганью, но он молчит.
— Проснись!
— Хорошо, Ава, — ласково произносит Кейт. — Мы перестанем, но, пожалуйста, поешь.
— Кейт, — устало вздыхаю я, изо всех сил стараясь не выйти из себя. — Я съела немного салата.
— Ладно, — она встает, явно расстроенная, и возвращается к остальным. — Не знаю, что еще делать.
Она шагает в объятия Сэма, когда он их раскрывает. Дрю печально смотрит на меня, и я вспоминаю, что сейчас ему, должно быть, самому нелегко приходится, имея дело с женщиной, которая использовала его, чтобы заманить моего мужа в ловушку. Я что-то слышала от Кейт, когда она пыталась отвлечь меня разговором, но не знаю всей истории. Однако знаю, что Дрю взял на себя ответственность за сложившуюся ситуацию. Не за Корал, а только за ребенка, что похвально, учитывая ее обман.
— Мы пойдем, — говорит Джон, поворачиваясь к остальным и практически выталкивая их из палаты.
Я благодарна им, мне удается быть достаточно вежливой, чтобы хрипло попрощаться, прежде чем вернуть все свое внимание Джесси.
