Ознакомительная версия.
Макс миновал поездной салон-бар — где в этот час было шумно и оживленно, как в баре отеля «Ритц», — пересек площадку между вагонами, где громче слышался грохот локомотива и монотонный перестук колес по стыкам, потом тамбур и остановился перед купе проводника: тот проверял список пассажиров, и в неярком свете маленькой лампочки поблескивала вышитая на кармане его форменной тужурки эмблема железнодорожной компании — два маленьких золоченых льва. Проводник — лысый, усатый, со шрамом на макушке (потом, когда Макс поинтересовался, откуда эта отметина, оказалось, что получил ее на Сомме от осколка гранаты) — был чрезвычайно любезен. Они потолковали немного о шрамах, о войне, затем — о спальных вагонах, пульманах, поездах и международных линиях. В нужный момент Макс вытащил портсигар, поднес сигарету к огоньку спички, предупредительно извлеченной из фирменного коробка и чиркнутой, так что вскоре, когда они уже покурили и поболтали доверительно, всякий, кто проходил мимо, счел бы их друзьями давними и закадычными. Еще через пять минут Макс взглянул на часы и тоном, подразумевающим, что, случись ролям перемениться, уж он-то не задумываясь оказал бы проводнику любую услугу, попросил открыть своим ключом внутреннюю дверь между четвертым и пятым купе.
— Не могу, — слабо возразил проводник. — Нельзя. Не положено.
— Знаю, знаю, друг мой, что не положено… Но знаю и то, что вы сделаете это для меня.
С самым безразличным видом он сопроводил эту реплику почти незаметным движением, в результате которого в руке проводника оказались две стофранковые купюры, неотличимые от полученной при посадке. Тот еще минутку отнекивался, хоть и было очевидно, что делает он это исключительно ради того, чтобы поддержать престиж «Compagnie Internationale des Wagon-Lits». Но вот наконец спрятал деньги в карман и жестом светского человека надел фуражку.
— Завтрак прикажете подать в семь? — с полнейшей естественностью осведомился он, пока шли по коридору.
— Да. К этому часу будет то, что надо.
Последовала почти неуловимая заминка:
— На двоих?
— На одного, будьте добры.
При этих словах проводник, уже дошедший до двери четвертого купе, устремил на Макса благодарный взгляд. Спокойней работается, читалось в нем, когда знаешь, что не перевелись еще на свете джентльмены, умеющие соблюдать приличия.
— Будет исполнено.
И в ту ночь, и в следующие Макс мало спал. Женщину звали Мари-Шанталь Эльяр: она оказалась жизнерадостной, темпераментной, приятной, и он наведывался к ней и в те четыре дня, что оставался в Париже. Помимо прочего, это было превосходное прикрытие, а вдобавок он получил от нее и прибавил к тем тридцати тысячам франков, что извлек из сейфа Томаса Ферриоля, еще десять. На пятый день, после длительных размышлений о ближайшем будущем, Макс снял со счета в банке «Барклай — Монте-Карло» все, что там лежало. Потом в конторе Кука на улице Риволи купил билеты: один — на поезд до Гавра, другой, первого класса, на трансатлантический лайнер «Нормандия» до Нью-Йорка. Расплатившись за номер в отеле «Мёрис», он положил в плотный желтый конверт письма графа Чиано и с рассыльным отправил их в итальянское посольство. Не приложив никакой сопроводительной записки или пояснения. Все же перед тем, как вместе с чаевыми вручить конверт портье, он немного помедлил и задумчиво улыбнулся. Потом вытащил из кармана перо и, там, где обычно указывают отправителя, вывел прописными буквами имена Мауро Барбареско и Доменико Тиньянелло.
Макс потерял представление о времени. Тьма, боль, допрос, непрестанные удары, и, когда в очередной раз с его головы сдергивают мокрое полотенце, он удивляется, что снаружи в комнату еще проникает свет. А голова болит сильней всего, болит так, что кажется, глаза в буквальном смысле лезут на лоб каждый раз, как он чувствует беспорядочное биение крови в висках и перебивчивый стук сердца. Впрочем, вот уже некоторое время его не трогают. Сейчас он слышит звуки русской речи, и, покуда глаза еще не привыкли к свету, едва различает смутные силуэты. Когда же наконец четкость зрения к нему возвращается, видит, что в комнате появился еще один человек — крупный и светловолосый, он с любопытством смотрит на Макса водянистыми голубыми глазами. Облик кажется ему знакомым, но в таком состоянии он не может напрячь память, собрать мысли. В следующую секунду любопытство на лице вошедшего сменяется недоверчивым неодобрением. Качнув головой, он о чем-то коротко переговаривается с рыжеусым, который сейчас уже не сидит напротив Макса, а поднялся на ноги и тоже внимательно его рассматривает. Судя по тому, что он отвечает резко, нетерпеливо и с заметным раздражением, рыжеусому не нравится услышанное. Разговор теперь идет на повышенных тонах — блондин на чем-то настаивает. И вот он отрывисто и сухо произносит что-то — явно отдает приказ — и выходит из комнаты как раз в ту минуту, когда Макс наконец узнает его. Это гроссмейстер Михаил Соколов.
Рыжеусый приближается к Максу. Критически оглядывает его, словно оценивая причиненный ущерб. И, сочтя, вероятно, что тот не слишком велик, мрачно бросает несколько слов своим помощникам. Макс снова весь поджимается в ожидании мокрого полотенца и очередной серии ударов — но нет. Длинноволосый наливает стакан воды и резко подносит его к губам пленника.
— Повезло тебе… несказанно повезло, — раздумчиво замечает рыжеусый.
Макс пьет жадно, захлебываясь и проливая воду на подбородок и грудь. Потом, подняв голову, встречает угрюмый взгляд.
— Ты вор, взломщик и нежелательный иностранец с несколькими приводами в полицию, — говорит русский, придвинувшись так близко, что почти касается лица Макса. — Сегодня же в своей клинике на озере Гарда твой хозяин доктор Хугентоблер будет оповещен обо всем. Узнает он и про то, как ты раскатывал по Сорренто в его «Роллс-Ройсе», носил его барахло и сорил его деньгами. И самое главное: Советский Союз не забудет то, что ты сделал. Куда бы ты ни уехал, мы тебя найдем и постараемся всячески портить тебе жизнь. До тех пор, пока однажды кто-нибудь не постучит в твою дверь, чтобы довести до конца то, что пришлось оставить на полдороге сегодня… Помни об этом наяву и во сне.
Произнеся эту тираду, рыжеусый подает знак, и в руке малого в кожаном пиджаке щелкает пружина ножа. Макс, который все еще оглушен и потому видит все как в тумане, чувствует, что веревки, стягивающие его тело, ослабли. Жгучие мурашки ползут по рукам и ногам, заставляя его застонать от неожиданной боли.
— Теперь убирайся отсюда, забейся в какую-нибудь нору поглубже и затихарись… Живи покуда, но помни: с этой минуты ты — человек конченый. Человек мертвый.
Ознакомительная версия.
