Ознакомительная версия.
— Скажите, кто эта юная красавица?
— Моя дочь Луиза, сударь.
— Ах да, очень хороша, — но я, признаться, спрашивал о той, что в наряде из белой тафты.
— А это моя младшая, Линда, ваше королевское высочество.
— Представьте ее мне, пожалуйста.
И они упорхнут, кружась в вихре вальса — с такой неподражаемой грацией, что все танцующие расступятся, любуясь на них. Когда танцевать не станет больше сил, сядут вдвоем, и за искрометной беседой не заметят, как пролетит весь вечер.
Назавтра — адъютант с сообщением, что просят ее руки…
— Но она так молода!
— Его королевское высочество согласен год подождать. Он хотел бы напомнить вам, что ее величество Елизавета Австрийская вышла замуж в шестнадцать лет. Пока же он посылает вот это украшение.
Золотой ларчик — розовая атласная подушечка — бриллиантовая роза.
Мои мечты, в равной мере несбыточные и тоже живые для меня, как сама явь, не уносили меня столь высоко. Я воображала, как мой фермер, посадив меня в седло у себя за спиной, подобно молодому Лохинвару[25], увезет меня из Алконли до ближайшей кузни, где кузнец объявит нас мужем и женой. Линда милостиво обещала предоставить в наше распоряжение какую-нибудь из королевских ферм, но меня это не слишком воодушевило, мне казалось, что гораздо интереснее завести свою собственную.
Приготовления к балу между тем шли полным ходом, не оставляя без дела никого из домашних. Нам с Линдой шились платья из белой тафты со свободными вставками и поясом, расшитым бисером; шила их миссис Джош, чей порог мы всечасно осаждали, норовя поглядеть, как подвигается работа. Луизино было от Ревилла — серебряное ламе в оборочку, и каждая оборочка оторочена голубым тюлем. На левом плече болталась, ни к селу, ни к городу, пышная шелковая роза. Тетя Сейди, вытряхнутая грядущим событием из привычной расслабленности, пребывала в состоянии непреходящей озабоченности и тревоги — мы никогда ее такой не видели. Более того, в первый раз на нашей памяти она оказала противодействие дяде Мэтью. Поводом послужило нижеследующее. Ближайшим соседом Радлеттов был лорд Мерлин; его земля граничила с имением моего дяди, и дом его в Мерлинфорде был в пяти милях от Алконли. Дядя Мэтью соседа ненавидел — что же до лорда Мерлина, то неспроста телеграфный адрес его читался: «Соседские Завидки». Открытого разрыва отношений, впрочем, не было; то обстоятельство, что они никогда не виделись, еще ничего не означало, ибо лорд Мерлин не признавал для себя таких занятий, как охота, рыбная ловля или стрельба, а дядю Мэтью, в свою очередь, в жизни никто не видел за чужим столом. «Меня и дома вкусно кормят» была любимая его отговорка, и приглашать его к себе давным-давно перестали. Оба они — как, кстати, и оба их дома и поместья — являли собою полную противоположность друг другу. Дом в Алконли, громоздкий урод в георгианском стиле, смотрел на север и строился с единой целью: служить в ненастную погоду, когда наружу носа уже не высунешь, укрытием для поколений сельских дворян, вместе с их женами, бесчисленными домочадцами, собаками и лошадьми, вдовыми бабушками и незамужними сестрицами. Ни малейшей попытки скрасить внешний вид, смягчить жесткость линий, порадовать глаз; водруженный на маковку холма, он высился над кручей, оголенный и суровый, как казарма. Внутри главной темой, лейтмотивом, была смерть. Не смерть юных дев с сопутствующим романтическим набором урн, плакучих ив и кипарисов, и прощальных од, но смерть воителей и зверей, во всей ее грубой наготе. По стенам как попало развешены алебарды, копья, старинные мушкеты и тут же головы зверей, умерщвленных в разных странах, флаги и военное облачение прежних Радлеттов. В застекленных витринах — миниатюры, но не женских головок, а медалей, завоеванных мужчинами; кокарды, ручки, сделанные из тигрового клыка, подкова любимого коня, телеграммы с извещением о гибели на поле брани, пергаментные свитки со свидетельством о присвоении воинских званий — и все это вперемешку, в полной неразберихе с незапамятных времен.
Мерлинфорд приютился в долине, обращенной на юго-запад, посреди фруктовых садов и обласканных временем фермерских усадеб. Он представлял собою виллу, построенную примерно в те же годы, что и Алконли, но совершенно иным архитектором и с совершенно иным назначеньем. Это был дом для жилья — не для того, чтобы выскакивать из него день-деньской и разить врагов и зверей. Дом, подходящий для холостяка или семейной пары с одним или двумя, не больше, красивыми, одаренными, хрупкими детьми. Потолки с росписью Ангелики Кауфман[26], лестница работы Чиппендейла, мебель, созданная Хепплуайтом и Шератоном[27]; в холле — два полотна Ватто; ни шанцевого инструмента в поле зрения, ни чучела звериной головы.
Лорд Мерлин неустанно пополнял это собрание красот. Он был страстный коллекционер — не только Мерлинфорд, но и дома, принадлежавшие ему в Лондоне и Риме, были битком набиты сокровищами. Мало того, в городишке Мерлинфорд не погнушался открыть филиал своей лавки знаменитый антиквар с Джеймс-стрит, в надежде заманивать сюда раритетами лорда Мерлина во время его утренних прогулок, а вскоре его примеру последовал и ювелир с Бонд-стрит. Лорд Мерлин любил драгоценности; две его черные гончие щеголяли в бриллиантовых ожерельях, предназначенных для шеек большей белизны, но едва ли более стройных и изящных. То был пример соседских завидок изрядной протяженности во времени; по единодушному мнению местного дворянства, он вводил этим честных мерлинфордских обывателей в соблазн. Но год сменялся годом, а бриллианты, к вящей соседской зависти, по-прежнему благополучно сверкали на шеях, поросших черной шерстью.
Пристрастия его далеко не ограничивались антиквариатом; сам художник и музыкант, он неизменно покровительствовал молодым талантам. Стены Мерлинфорда постоянно оглашались современной музыкой, в саду он выстроил небольшой, но превосходный театр, куда ошеломленных соседей изредка приглашали подивиться на такие чудеса, как пьесы Кокто, опера «Махагонни»[28] или последние выкрутасы парижских дадаистов[29]. Поскольку лорд Мерлин славился как любитель розыгрышей, порой было трудно различить, где кончается розыгрыш и начинается событие культурной жизни. По-моему, ему и самому это не всегда удавалось.
На бугорке поблизости мраморную беседку венчал золоченый ангел, который ежевечерне трубил в трубу, оповещая о времени, когда был рожден на свет лорд Мерлин (и служа в грядущие годы напоминанием, что включать вечерние новости Би-би-си в 9.20 уже поздно — нет чтоб родиться чуть пораньше, горько сетовали в округе). Днем беседка переливалась блеском полудрагоценных камней, по вечерам на нее был направлен мощный луч голубого света.
Ознакомительная версия.
