Наташа мысленно поблагодарила его за безразличие к странностям жильцов дома и их гостей. Не хотелось бы, чтобы ее опрометчивое решение встретило какое-то противостояние.
Только когда она наконец сунула ключ в замочную скважину у себя на пятнадцатом этаже, до нее дошел весь комизм ситуации. Она невольно вспомнила о Трейси и о собственном непоколебимом отношении к связям на одну ночь, которое она провозгласила в разговоре с подругой не далее как пару часов назад, и, тихо рассмеявшись, бессильно привалилась к двери.
— Что-то не так? — растерялся Марк.
— Все в порядке, просто вспомнила кое-что.
Все еще смеясь, Наташа повернула ключ в замке и распахнула дверь. На пороге она вдруг замерла, смех застрял в горле.
Матисс!
Как можно быть такой идиоткой! Она напрочь позабыла о дорогой картине и — вот пожалуйста — привела в дом мужчину, о котором практически ничего не знает.
Однако исправлять ошибку было уже поздно. Марк прошел в квартиру и аккуратно закрыл за собой дверь. Включил свет, и она вздрогнула. Лампа под абажуром, украшенным бахромой, стояла на маленьком столике около отреставрированного старинного, в викторианском стиле, дивана, и ее мягкий свет падал как раз на ту стену, на которой висел Матисс.
Наташа всмотрелась в картину. Для вещи, оцененной в четыреста тысяч долларов, она была на удивление мала: всего лишь восемнадцать на двадцать дюймов. Но такой малый размер полотна с лихвой компенсировался удивительным подбором красок.
Картина представляла собой ранний вариант одного из самых известных портретов художника, на ней была изображена женщина в блузке с высоким воротом. У нее были голубые волосы, а лицо выполнено мазками зеленого цвета. Художник работал короткими, сильными движениями кисти, однако при всей экспериментальности в портрете просматривалось что-то удивительно реалистичное. Картину никак нельзя было отнести к числу лучших работ Матисса, но тем не менее она представляла интерес.
Все еще продолжая рассматривать картину, Наташа с неприязнью вспомнила Якоба. Ее раздражало, что Ноксу, как и многим другим коллекционерам и торговцам, был безразличен уникальный талант художника. Для них искусство являлось только выгодным помещением капитала, своего рода удобной страховкой от инфляции. Как бы то ни было, девушке портрет казался очаровательным.
Марк снял тренчкот и проследил за направлением ее взгляда. Разумом Наташа понимала, что ей нечего бояться, но все же сердце ее замирало.
На лице Марка, когда он повернулся к ней, было явное недоумение.
— Странно, по-моему, картина не вписывается в ваш интерьер.
— Нет… я взяла ее на сохранение у подруги… по ее просьбе, пока она переезжает на новую квартиру, — поспешно сымпровизировала Наташа.
Марк пожал плечами, похоже, не до конца принимая ее объяснение, и перевел взгляд. Он увидел панорамное окно на противоположной стене, и его глаза просветлели. С видом любопытного мальчишки он отправился полюбоваться панорамой.
Наташа изумилась: он даже не узнал известную работу Матисса! Очевидно, он мог складно рассуждать о живописи, но не мог определить ценность произведения искусства вне стен галереи или музея!
Стоя на фоне вида из окна современного ночного города, Марк выглядел в своем костюме странно и устрашающе. Наташу охватило необычное ощущение: с одной стороны, у нее было чувство, словно она знала его так хорошо, как никогда не знала ни одного мужчину, с другой — он по-прежнему оставался для девушки полной загадкой.
Легкий шок, который она только что испытала, заставил ее осознать, насколько глупой была ее поспешность. Ей нужно что-то предпринять. И побыстрее.
— Прекрасно, — произнес Марк и, обернувшись, добавил:
— Что за вода поблескивает вдали?
— Это Гудзон.
— А вон там, подальше, мост — как он называется? И что за огни горят за рекой?
Наташа сняла плащ и повесила его на старинную круглую вешалку, что стояла возле двери. Потом прошла через всю комнату к окну. При ходьбе туника льнула к телу, подчеркивая его изящные изгибы.
Марк не отрываясь следил за ее движениями, взгляд его голубых глаз был как у ястреба, преследующего добычу. Сердце Наташи сразу же откликнулось, ускоряя темп. Под таким взглядом было очень трудно сохранять равновесие, она вдруг почувствовала себя удивительно застенчивой! Теперь девушка уже не могла стоять рядом с ним. Его желание становилось почти осязаемым.
Наташа объяснила, указывая в окно:
— Это мост Джорджа Вашингтона, а огни вдали — уже штат Нью-Джерси.
— Потрясающе.
Он говорил совсем не о виде из окна. Мягко и плавно, словно они заранее отрепетировали эту сцену, Марк подошел пугающе близко. Самыми кончиками пальцев он начал поглаживать кожу ее щеки: это было то же чувственное касание, которое еще на вечеринке заставляло Наташу забыть обо всем на свете.
Она едва удержалась, чтобы не застонать. Его прикосновение дарило такое изысканное удовольствие! Как же теперь сообщить Марку, что все это ошибка, она передумала? А самое главное, как убедить в этом самое себя?
Наташа осторожно отстранилась. Его лицо помрачнело.
— Все в порядке?
— Я… э-э… здесь немного жарковато, — пробормотала она первое, что пришло в голову.
— Да, вы разрумянились. У вас в Америке в моде центральное отопление, в этом все дело. Любая комната превращается в сауну. Но это легко исправить.
Старомодный паровой радиатор, установленный под окном, тихо шипел, но Марк не обратил на него внимания. Одним ловким движением он расстегнул разноцветную накидку — часть Наташиного костюма — и сбросил ее на ближайший стул.
Девушка удивленно вдохнула: вот уж в чем его точно не упрекнуть, так это в излишней скромности!
Теперь ее великолепные плечи вызывающе оголились — туника держалась только на тоненьких эластичных бретельках.
— Вот так. Без этого вам будет гораздо прохладнее. — Марк скользнул глазами по молочной белизне открывшейся взгляду кожи.
Наташа застыла, не в силах произнести ни слова в знак протеста. Честно говоря, накидка прикрывала не так уж много, но, снимая ее, Марк как бы символически лишал Наташу защитного покрова. Дыхание девушки участилось, а Марк улыбнулся ее реакции.
— Cherie Наташа, это всего лишь прелюдия к тому, что должно произойти. Не надо смущаться.
— Вы слишком много на себя берете! — воскликнула она, однако не так горячо, как хотелось бы.
— Неужели? Для чего же еще вы меня пригласили к себе, как не для того, чтобы заняться любовью?
— Может быть, поговорить? Узнать вас получше? Некоторые, знаете ли, иногда делают это еще до того, как прыгнуть вместе в постель.
