– Бжеский ищет актрису на роль Мадлены, – выпалила я, стоя к любимому спиной. Я мыла посуду, а он вытирал.
– Ты говорила, у тебя есть идея на этот счет.
«Сказать ему или не говорить? – пронеслось у меня в голове. – Если сказать, у него будет время подготовиться. В случае, если эта идея ему не понравится, он сумеет убедить Бжеского, что это плохая идея, или свяжется по телефону с Эльжбетой. И тогда все выйдет наружу. Она подумает, что я банальная интриганка. Можно, конечно, и так сказать, но ведь я делаю это с добрыми намерениями. По крайней мере, мне так кажется».
– Но та актриса, о которой я думала, может не согласиться, – наконец прервала я молчание.
– И кто она?
– Одна моя подруга, которая просила пока не называть ее имени.
Зигмунд взял меня за плечи и развернул лицом к себе:
– Это роль возрастная, а такой подруги у тебя вроде не должно быть.
Я пожала плечами:
– Откуда тебе знать.
– Я тебя хорошо изучил. И насколько мне известно, ни молодых, ни старшего возраста подруг у тебя нет.
Позже, намного позже, в том чертовом интервью я прочитала сказанные мною слова: «Как педагог, Зигмунд целиком отдает себя своим ученикам, в домашней же обстановке старается избегать менторского тона. Но это вовсе не означает, что наша совместная жизнь напоминает идиллию. Иногда в спорах мы готовы выцарапать друг другу глаза, но всегда находим в себе силы договориться, пойти на компромисс». Если бы тогда, во время нашего разговора в крохотной кухне, я это осознавала, то, наверное, не реагировала бы так бурно. Ведь мы всегда можем «договориться». Вот и прекрасно. Мы легко сможем прийти к согласию – пусть Эльжбета сыграет с нами в спектакле.
В конце концов мне пришлось задать себе этот вопрос: почему я вдруг решила пойти против Зигмунда? Ведь он был моим мужем, наша помолвка состоялась на веранде дома Прозоровых, и пока мы там оставались – я чувствовала себя счастливой и влюбленной. Но когда мы сошли с этой веранды, я стала иначе смотреть на него, да и на себя тоже… Если бы я могла восхищаться им как актером, возможно, моя любовь все время подпитывалась бы этим восхищением, но где-то в мозгу то и дело всплывало приклеившееся к нему определение:
«гламурный актер». Зигмунд был страшно популярен, в течение этих лет он получал самые высшие оценки зрителей. Ему то и дело вручали разные награды – «Золотой экран», «Золотую утку»… Это-то меня и раздражало. Тем более что в этот же год я тоже получила премию «Золотая утка» как самая популярная актриса – скорее всего, благодаря фильму, в котором недавно снялась. Фильм очень понравился зрителям. В сущности, премии и всяческие награды меня мало интересовали. Но я ее получила, и это произошло как будто в отместку ему. «Полюбуйся, у меня тоже теперь есть премия, но при этом все отмечают еще и мой талант…» – примерно так я думала. На самом деле меня обуревали смешанные чувства. И в первую очередь мне очень хотелось, чтобы Зигмунда оценивали иначе. Один ехидный репортер написал, что после показа по телевизору Гамлета с Зигмундом в главной роли дети во дворе уже не играли в Робин Гуда и Зорро, а изображали Гамлета в развевающемся плаще и со шпагой… В ехидном пассаже журналиста была доля правды. Все роли у Зигмунда получались слишком гладкими, что ли. Такими же гладкими, каким было его лицо: чересчур моложавое, без единой морщинки… А я, наверное, предпочла бы, чтоб на нем были складки и борозды…
Спустя несколько дней я спросила у Бжеского, не звонила ли ему Эльжбета Гурняк.
– Пока нет. Ты уверена в ее согласии?
– Да, – солгала я, не моргнув глазом, – ей просто нужно время, чтобы получше ознакомиться с ролью.
– Ну да, ну да. Конечно, пусть знакомится, только не слишком затягивает с этим.
– Пан Анджей…. Я прошу вас пока ничего не говорить моему мужу об актерском составе…
– Ну, разумеется, он ведь и ее муж. – Он быстро взглянул на меня и добавил: – Бывший, разумеется.
Прошло еще несколько дней, и я не на шутку забеспокоилась из-за отсутствия известий от Эльжбеты. Опять ехать к ней? Это выглядело бы уже полным нахальством – вмешательством в личную жизнь. Но разве я уже не вмешалась в ее жизнь? В первый раз невольно. Во второй – вполне осознанно. И вообще, с какой стати я к ней лезу? И на самом ли деле делаю это только ради нее? А может, просто хочу вернуть ей мужа? Да, но разве можно вернуть кому-то мужа!.. Все так запуталось. С растущей тревогой я жила в ожидании того, что последует дальше. Я стала режиссером представления, которое разыгрывалось не только на сцене, и сама в нем участвовала, да еще в одной из главных ролей. А если я этим только наврежу, причем не только ей, но и нам с Зигмундом тоже? Игры с любовью очень опасны, а здесь их замешано целых три сразу. Любовь Эльжбеты к Зигмунду, любовь Зигмунда ко мне и моя любовь к нему. Ведь нельзя сказать, что моя любовь к нему закончилась. Я чувствовала ее во всех проявлениях и оттенках: нежность, сексуальное влечение, радость оттого, что он возвращается домой… Эту радость в последнее время сильно омрачало чувство вины. Ведь я сознательно обманывала его. Если бы можно было с кем-нибудь посоветоваться… наверняка кто-нибудь, более мудрый, чем я, нашел бы средство, как распутать этот клубок. Например, Мольер. Если бы он закрутил такую интригу, ему пришлось бы самому все и распутывать, а у него в пьесах всегда все хорошо кончается. Я хотела благополучного конца, была согласна на любые варианты, лишь бы ни один из персонажей этой драмы не страдал либо страдал как можно меньше…
* * *
Странный звук…. Откуда-то я знаю его, только не могу никак вспомнить… Я явно слышала его раньше… Ага, вспомнила, так скрипит поворотный механизм сцены в нашем театре, когда его приводят в действие… Да, но я ведь сейчас не в театре…
* * *
Все-таки я ей позвонила, якобы по поручению режиссера. Раздался ее голос в трубке:
– Не знаю, не знаю, не уверена. Это такой риск…
– Можно, я к вам подъеду?
Когда она встречала меня в дверях, я заметила, что ее лицо застыло от напряжения.
Мы стоим в той самой прихожей, где во время моего первого посещения я получила вазой по голове. Но теперь мы не совсем чужие друг другу. Она – Мадлена, моя мать. А я – ее дочь, Арманда Бежар.
– Ведь это такая богатая в психологическом плане роль, – говорю я. – Почему вы сомневаетесь?
– Потому что никак не возьму в толк, зачем тебе это нужно…
Мы глядим друг другу прямо в глаза.
– Я пришла к тебе, потому что должна была прийти. А ты должна принять мое предложение сыграть эту роль. Роль Мадлены. А я буду Армандой.
– Да, но кто будет играть Мольера?
– Он, – отвечаю. – Роль Мольера сыграет он…
